1955 год. Райцентр.

         Кажется, только-только закрыл глаза милиционер Вкладышев, как раздался стук в дверь.

         Было воскресенье. Старшина надеялся отоспаться за те дни, когда организм недополучал отдых, предусмотренный биологическими нормами.

         Часы показывали девять. Евгений сам себе посочувствовал , что приходится отрывать голову от подушки, но в дверь кто-то упорно стучал и стучал. Пришлось вставать и открывать.

         На пороге стояла следователь Вика Цаплина.

– Женечка, ты на меня не дуйся, – капризно выпятила губки гостья.

– Толку-то!

– На оперативке у начальника ляпнула, что ты мне свидетелей не предоставил. Надо было что-то говорить…

– Да ладно.

– Хороший ты наш, за это мы тебя и любим. Ты ж никого не подводил и не подставлял.

– За что любите? Что не подставлял или что меня подставить можно? – с ухмылкой уточнил Вкладышев.

– Ты обещал не дуться, Женя!

– Хорошо-хорошо. Что ещё? Ты же, Вика, не в грехах покаяться пришла?

– Ничего от тебя не скроешь! Дело к тебе, Женя. Важное. Но не в бараке ж нам его обсуждать! Я сейчас в магазин, а ты ко мне домой дуй. Срочно-срочно!

– Зачем?

– Там всё поймешь. Собаки во дворе нет. Проходи в дверь без стука. Я чуть позднее подойду.

– Почему вместе нельзя?

– Иди – иди! Так надо!

         Голова спросонку не соображала, да от Вики Цаплиной, если упрётся, ничего не добьёшься. Евгений Андреевич привёл себя в порядок и направился к известному дому, спрятанному за высоким крашеным забором.

– Ну, здравствуй! Не ожидал? – в доме Вики мужчину ждала Неля Кузнецова, былые встречи с которой сдвинули набекрень всю его жизнь.

         Нелли Даниловна и прежде-то всё делала с улыбочкой, теперь же вовсе не прекращала блестеть белыми зубками в овале крашеных губ (Евгений помнит приятную мягкость и теплоту этих губ).

 – Не ждал! – ответила женщина на свой же вопрос, растянув слово на «а». Выглядела она, как будто и не было последних лет. Медного отлива волосы скромно прибраны на прямой пробор. На ней строгий костюм. Одно лишь – не как всегда: обычного выреза, обнажающего мелкие конопушки над соблазнительными полушариями, сегодня не было.

         Вкладышев осознал, что, хотя он и младше, но в этот миг, если кто на них взглянет, сравнение было б не в его пользу. После грандиозного на весь район скандала по поводу их, якобы аморального поведения, Евгений практически не встречался со своей красноволосой любовницей. Если случайно сталкивались, то та делала вид, что не замечает мужчину. И вот…

– Ты, Женечка, думал, что я тебя забыла?! Как видишь, помню!

         Вкладышев предлагал когда-то Неле узаконить их отношения. Возможно, тогда б районные кумушки угомонились. Но нет! Ей нужно было другое… Вернее, другой… которого и встретила, говорят, на отдыхе в Белокурихе. Старик Хоттабыч был хоть и стар, но могуч. И наведуется теперь Нелли Даниловна в Посёлок с инспекторскими проверками из краевого центра. Проверяет тех, кто ею негуманно руководил…

– Если бы была возможность, продолжала Кузнецова, – разве б я не перетащила тебя в край?!

         В краевом центре, с её лёгкой руки, была уже не одна их землячка. В основном подружки обустраивались в краевой суд и прокуратуру. И они, говорят, верно служат благодетельнице.

– Что же ты молчишь?

– Слушаю, – тихо ответил Вкладышев.

– Всему своё время, Женечка. Пока верный человек мне здесь нужен. Ты – верный! Не чета мне.

– Тогда говори, не теряй времени.

– Присядь хотя б, – улыбаясь уголками губ, низким грудным голосом говорила Кузнецова.

         Евгений устроился на табурет напротив женщины.

– Как у тебя со временем?

– Сегодня  выходной.

– Тогда я попытаюсь пообстоятельнее, уж извини. Краткость чревата двусмысленностью. Да и информация более для размышления, чем для действия… Чаю хочешь?

– Спасибо. Желанья нет.

– Тогда слушай, – излагая, женщина поглаживала пухлой ручкой скатерть стола. – Мой настоящий супруг в войну состоял особистом. И сейчас занимает должность, хотя и не очень высокую, но позволяющую иметь контакт с секретами государства.

         Наверное, ёрзанье Вкладышева на табуретке было заметным, поскольку собеседница стала его успокаивать:

– Никаких шпионских страстей. Я помню твою, Женечка, щепетильность и мнительность в вопросах чести. Разве б посмела тебе предложить что-либо неблаговидное! Выслушай. Вопросы потом. Хорошо?

– Слушаю – слушаю.

– Однажды, когда я в сердцах отозвалась нелицеприятно о нашем Посёлке… Не важно как… Он  проговорился…

– Муж? – уточнил Женя, хотя и так было ясно.

– Да-да. Понимаешь, Евгений, сейчас абсолютно всё что можно классифицируется и систематизируется. Есть у спецорганов и шкала для населённых пунктов, учитывающая степень интереса этих объектов для органов госбезопасности. Так вот (держись за стол) наш Посёлок соответствует первой категории интереса.

– Ерунда какая-то! Разыграл он тебя. Самолюбие твоё патриотическое потешил.

– Этот человек из прежнего состава. Из тех, кто до 53^го года вверху удерживался. Какие у них шутки?! Они не знают, что это такое!

– Может быть, первая – это самая низкая категория?

– Высокая, поверь мне, в том-то и дело. Для сравнения: под Кулундой посёлок есть, где что-то из озера добывают для нужд обороны и народного хозяйства. Так вот, он – четвёртой категории.

– А город наш ближайший, как к этому соотносится?

– Классификации единой нет. Все объекты локализованы. Есть и второй категории.

– Не верится! Что у нас есть? Стекольный завод, сахарный завод, табуретки вот эти делают на мебельной. Ну ещё разве что артель женская платки ткёт. Бордовые. Всё! Остальное сельское хозяйство и лесное хозяйство. Разве под землёй что?

– В каком смысле?

– В смысле залежей.

–  Я провентилировала этот вопрос. В управлении геологии достаточно долго толкалась, попросту говоря, прописалась. Ничего выходящего за рамки обычности.

         Вкладышева вдруг осенило:

– Если вы, Нелли Даниловна, скажете мне что-то о кладе, то – до свидания. Лучше будет, если я уйду заранее…

– Евгений Андреевич, – перешла и та к официальности, – вы профессиональный работник органов, и, как никто, должны знать о методе исключения. Ведь вы сами зачастую выдвигаете всевозможные версии по делу, а затем по одной отметаете их. Согласитесь, ведь именно это мы с вами только что проделали! Назовите хотя бы одну нерассмотренную вероятность?!

– Что-нибудь политическое, может быть?!

– Не смешите… У нас-то?!

– Почему вам ваш Старик Хоттабыч не может помочь? –  задал Евгений напрашивающийся вопрос.

– Я бы попросила вас!.. Не нужно столь иронически о моём супруге! Он достойный человек! – поставила на своё место Вкладышева его вчерашняя любовница.

– Да не нужен мне ваш супруг! – вспылил Евгений (бессонные ночи брали своё). – Как и Вы с вашим барахлом!..

         Кузнецова замолчала, понимая, что ещё одно слово невпопад, и мужчина попросту уйдёт. Затем она осторожно продолжила:

– Евгений Андреевич, всякая документация о подобных объектах хранится в Москве. Нам к ней не подобраться. Целесообразней работать на местах. Вы здесь, я – в Крае. Если поставить цель и ожидать, то что-нибудь да проявится. Нет ничего тайного…

– О чём хотя бы речь? Всё так неопределённо… Каков предполагаемый итог?

–  Вы же слышали, например, о кладе Чингисхана или Наполеона? Наш Ермак Тимофеевич что-то где-то понапрятал, говорят… позднее клад адмирала Колчака. Его люди по Оби проходили на пароходе… пришвартовывались… Я думаю, что подобного свойства событие происходило некогда и у нас. Поскромнее, конечно. Что касается итога… Двадцать пять процентов, гарантированные государством за  ценные находки – это громадная сумма (судя по интересу спецорганов). Криминала же – ни какого! Заметьте это!

– А почему я вам должен верить?

– Мы ведь друзья.

– У меня нет уверенности, что дружба продлится до времени шапошного разбора.

– Обиделся, значит, – вновь перешла на «ты» рыжеволосая дама, –  и что бы ты мне мог дать, если уж начистоту?! А я тебе даю! Бери! Поделим, не бойся! Не торгуйся! Не пристало тебе… Да, там всем хватит! Смотри, сейчас откажешься, на коленях потом приползёшь! – распылялась Кузнецова.

– Когда Сивый Мерин на горе свиснет! – выразил своё негодование Евгений в виде какого-то чудовищного гибрида от двух поговорок.

– Я же просила! Не касаться… (высказанную Евгением нелепость женщина адресовала своему супругу).

         Вкладышев встал и невольно замешкался в поисках фуражки.

– Товарищ Вкладышев! −  и без того низкий голос женщины невероятно понизился. Это бы любого заставило замереть. – Вам предоставляется для окончательного решения пара недель. Результат, каким бы он ни был, сообщите через Цаплину. Поймите, Евгений Андреевич, у вас нет иного выхода, поскольку вы теперь информированы. Да и мне не хотелось бы иметь дело с другими. Всего доброго!

*  *  *

         Несколько километров поселковой улицы отмахал Вкладышев не заметив этого. Какой-то внутренний проводник вывел его к Оби. Очнулся когда упёрся в протоку, что была левее пристани. Обрывчик берега располагался уступами, словно лесенка для великана, и приглашал присесть.

         Справа виднелся крашеный плавучий домик дебаркадера. Остров за протокой был сплошь покрыт кустами, изощряющимися друг перед другом красотою осенних нарядов.

         На противоположном обрывистом и высоком берегу Оби виднелась едва заметная дымчатая пила бора. Она словно вгрызалась в безоблачное, голубое с холодной синью, небо. Быстрина подхватывала травинки, которые Евгений в неё бросал, и стремглав уносила их с глаз долой. Речная протока едва слышно успокаивающе журчала.

         Взгляд выхватил на острове, на фоне зелени, огненные гроздья калины. Почему всё красное так броско и энергично?

         Она, Кузнецова, одна ли такая или все люди с волосами цвета пламени обладают столь высокой жизненной силой? В мирных бы целях!..

         У Нелли же сочетание высокого внутреннего потенциала с природным безудержным авантюризмом представляло какую-то адски гремучую смесь. Впрочем, на первых порах эти качества возносили её во всех начинаниях, но инерция и полное отсутствие «тормозов» неминуемо приводили к взрыву.

         Быстро достигнув приличного положения в партийном аппарате района, Кузнецова не ограничилась этим, а принялась безудержно критиковать Первого и плести интриги вокруг него. Потому, их, с Евгением, непродолжительный роман был для руководителя района как нельзя кстати. Такой ли был скандал!

         Мужчину в подобных ситуациях общественное мнение щадит. Обязательно найдётся местный философ-потаскун, который изречёт народную мудрость про ту собачку-самочку, от желания которой зависит итог встреч (Сучка не захочет…). Женщину же пришлось срочно убирать, чтоб не мелькала яркими лохмами пред грозны очи своего бывшего патрона.

         К тому времени учительница Краснопольской школы (Колышкина) ушла в декретный отпуск. Нелли Даниловна и заняла вакантное место согласно своей основной специальности.

         Вкладышева по службе не тронули, но судьба распорядилась иначе: именно тогда с его матерью случилось психологическое расстройство. Наверное, приступ произошёл от волнения за него, за сына.

         Кузнецовой можно было спокойно отсидеться в селе и вновь всплыть в райцентре, но не из тех была Нелли Даниловна, она такую кипучую деятельность развила! Партячейка в школе, агитационные отряды, посылки бойцу… Газета не оставляла эти события без внимания, тем более, когда пишет «своя рука» из бывших подруг.

         Без заносов же Кузнецова не могла. Директора школы она быстро прибрала к рукам. И вот уже полная власть над педколлективом принадлежала партячейке, а точнее, её руководителю.

         Нужны были люди для показательных «порок», и они находились. Попала в партийную опалу молодая сельсая учительница Анастасия Сергеевна, ставшая впоследствии Колышкиной. Поводом послужили новации, вводимые учительницей, о которых Нелли Даниловна отозвалась весьма негативно. «Как?! Эксперименты на детях!» – восклицала она. Хотя речь-то шла всего-навсего о том, что Колышкина заранее определяла, кто из учеников не будет успевать по какой-то теме, и проводила опережающие дополнительные занятия, не дожидаясь, когда ученик станет отстающим (метод Лысенковой), другие же  проводили дополнительные занятия вдогонку изученной теме.

         Евгений Андреевич тогда не выдержал, на свой страх и риск, встретил недавнюю приятельницу и спросил: «Неля, какая разница когда ребёнка мучить, до урока или после?..» Вняв, оставила Кузнецова на время жену Коли Колышкина, но перекинулась на других…

         Трагедия произошла уже после войны. На уроках труда вырезали первоклашки под руководством Кузнецовой из фольги (золотинки) фигурки, наклеивая их на основу. Это называется аппликацией. Фольгу же в то время брать было негде. Учительница и подсказала: «Дома – с иконок».[1]

         У большинства детей авторитет первой учительницы непререкаем. Нашлись школьники,  принесшие в школу семейные реликвии.

         Когда соседка Казанцевых, телятница Дьячкова Клавдия Захаровна, пришла в класс за унесённой первоклассником Володей иконой, тогда и случился тот трагический скандал.

         Обычно мирная женщина, Клавдия Захаровна вспылила и вцепилась в рыжие патлы Нелли. Тут, некстати,  Анастасия Колышкина подвернулась и попыталась их разнять. Но повернули так, что две недоброжелательницы напали на партийного работника. Многие в районе жалели тогда, что не удалось устроить громкого политического скандала. Увёз муж Анастасию. А пожилая колхозница так и не вернулась домой. Для репрессированной машины тех времён это была такая мелочь… Молоху безразлично, что остались сиротами трое детей: Сергей, Наталья и первоклассник Владимир.

         А дальше?.. Укрепление расшатанного вечной борьбой здоровья в Белокурихе… Старик Хоттабыч с сивой гривой… Кабинет в краевом центре… По кабинетику каждой подружке, что верными в борьбе оказались, и были теперь они под крылышком «краснопёрой птицы Феникс».

         Очевидно, настала  его очередь, Вкладышева, проявить свою преданность.

         Как в сказке: «Ищи то, не знаю что…» Раз уж взялась, Неля – отыщет. Но что потом?! Когда всё кругом будет рушиться и ломаться!..

         Попадать второй раз в эту «молотилку» Евгению не хотелось. Вкладышев решил не допускать даже малейших контактов с рыжеволосой авантюристкой.

---

[1] Реальное событие, взятое за основу описано здесь:

 Продолжение: