Глава VIII

Человек разумный.

1950 год. Райцентр. Пете 8 лет.

Дождь барабанил по стёклам окон и по  крыше.

Петя проснувшись, открыл глаза: за окнами полумрак. Наверное, тучи, наползшие за ночь из «гнилого угла», занавесили небо, уменьшив освещённость.

Чувство тоски по Красному Полю было уже не столь острым, как в первый день, но всё-таки… «Что, интересно, сейчас Большое Колесо делает? – гадал мальчик. – Скорее всего, вышел Крёстный на крылечко, посмотрел на небо и произнёс:

– Прохудилась лоханка.

А тётя Галенька, которая всегда тут как тут,  добавит:

– Падера-то какая!»

Мальчик соскочил с кровати, сбегал в утренний домик, который у Колышкиных во дворе, – помог природе, добавив сырости. Потом он умылся на веранде из рукомойника. После чего бабушка Ксения позвала его кушать блины.

Не успели приступить к завтраку, как заявился вчерашний герой сражения с блудливыми котами.

– Садись, деточка, откушай с нами, – пригласила гостя бабушка.

Стасик скромно мялся у порога.

– Проходи, проходи! – поддержал супругу Алексей Леонидович. – Мы без тебя не начинали, ждали.

Кразцов-младший проследовал к столу, но сесть не удосужился, что вызвало ностальгические замечания дедушки, бывшего педагога:

– Станислав, мы не на вокзале! Присядь, пожалуйста, не нарушай народных традиций!

Гость растерялся только на мгновенье. Столь строгому внушению со стороны дедушки сорванец противопоставил аргумент, сполна оправдывающий его малоэтичное поведение за столом. Стас отступил на пару шагов, повернулся к присутствующим спиной и откинул тёмные лямочки штанишек (с плеч долой). Беленькие ягодички были крест-накрест излинованы красными полосами от ударов.

«Вот вам для аппетита! – про себя подумал Камушек. – Правильно Крёстный говорит, что ни стыда у них здесь нет, ни совести».

Но реакция дедов Колышкиных была иной. Бабушка, соскочив со стула, приблизилась поближе к экспозиции, чтоб не пропустить ненароком какой-нибудь важной детали показываемого.

– Миленький ты мой, кто ж это так постарался? – поинтересовалась она.

 – Папа.

– Чем? – уточнил дедушка, уважающий мелкие детали во всех делах.

– Проволокой.

– Вот монтёр! – взъярилась Ксения Николаевна. – Мало того, что весь район поставил…

– Ксеня! Дети! – вовремя остановил супругу дедушка.

Ксения Николаевна обидчиво поджала губы, но тут же и забылась, продолжив обличительную речь:

– Кровиночку родную не пощадил! Вот я его увижу…

– Мало не ему не будет, – закончил за неё дедушка и, обращаясь к Стасу, заметил:

– У тебя теперь это место на британский флажок смахивает.

– Хорошо, что не на советский! – порадовалась за Стасика бабушка.

– Да уж, для патриотической символики ниже спины места нет, – закончил обсуждение дедушка.

Знали бы почтенные супруги Колышкины, как со временем трансформируется их безобидная шутка, побывавшая в сознании маленького импровизатора!

*  *  * 

Вера Ивановна, мама Стаса, хотя и могла отличить, к примеру, сахар от муки, но то, какой из этих продуктов употребляется для приготовления теста, без специальной литературы ответить затруднялась. Поэтому обеды в доме Кразцовых готовила их дальняя родственница, а обязанности по закупке продуктов лежали на мальчике. Первая дама района ежедневно снабжала сына финансовыми средствами, но сегодня, опаздывая, она забыла это сделать.

         Нужно было идти в библиотеку, Петя согласился составить Стасу компанию. Бабушка нашла внуку зонтик (у Стасика был свой).

         Некоторое время мальчики пошептались во дворе. Камушка ждало несколько сюрпризов (хороших и… не очень).

         – Пистолет не отдали, – первое, что сообщил Кразцов. – Говорят, что в школьном музее зал боевой славы открывать будут. Сказали: «С твоей, Стас, славы мы и начнём».

         Но ни Петю, ни Крёстного мальчик не выдал, солгав, что нашёл пугач дома на чердаке. Результат этого вранья наблюдала сегодня семья Колышкиных за завтраком.

         Из травы у калитки достал Стас пачку дрожжей, чем очень порадовал друга, не возлагавшего больше надежд на поселковый магазин.

         Петя тут же отнёс подарок в погреб – так наказывал Большое Колесо – и ребята шагнули из калитки на размякшую от дождя улицу.

         Хорошо, что друзья поговорили во дворе – по дороге это было б затруднительно. Петя огибал лужи, чтобы не зачерпнуть воды в ботинки и не чавкать потом обувью. Стасу же это не грозило: его дырочки в сандалиях легко выпускали и впускали воду, поэтому он луж не признавал.

         Вера Ивановна обрадовалась, увидев ребят.

         – Мальчики пришли! Молодчики-то, какие! Вчера на букву «а» новое слово узнали: «альбатрос» – скиталец морей. Сегодня на «б» что-нибудь посмотрят. Словарный запас обогащать надо!

         – И на «а» – узнают, и на «б» тоже познают, – подтвердила немолодая техничка, вяло таскавшая по полу влажную швабру.

Но интерес у детей был иным. Петя рассматривал оформление стен в коридоре библиотеки. На стенде были изображены все стадии развития человека от обезьяны до наших дней. Стас отсчитывал мамулю, по всей видимости, не только за забывчивость. Он квитался с родителями (в лице мамы) за поруганный антифасад. Логика поступков друга Пете была ясна: сынок выражал сейчас неудовольствие мамуле, которая дома отчихвостит супруга.

         Пока в помещении библиотеки происходили семейные разбирательства, Петя попытался прочесть непонятный заголовок рассматриваемого стенда: «Роль труда в процессе формирования человека… Ф. Энгельса и теория эволюции Ч. Дарвина».

– Мне тоже это нравится, – послышалось за спиной Камушка. Это Стасик неслышно подошёл сзади и указывал пальцем на фрагмент стенда:

– Особенно этот.

– Гомосапиенс, – прочёл под рисунком Петя.

– Мама! – сердито закричал Стас (наверное, реванш за вчерашнее был неполным).

Вера Ивановна подошла и вопросительно смотрела на единственного и неповторимого.

– Мама, о чём вы с папой думали, когда имя мне выбирали?

– Стасик…

– Вот именно! Стасик-Стасик! Всю жизнь теперь – Стасик! Дикари и те лучше своих детей называли. Вот, смотри!

– Гомосапиенс, – прочла обескураженная женщина. – Но это ж по латыни, означает «человек разумный».

– Он, значит, разумный, а тут живи, как хочешь! Так, с вашей помощью, дураком помрёшь!

– Стасик…

– Опять Стасик!..

Вообще-то Кразцов-младший любил своё имя, как и большинство людей, но надо ж было найти повод для капризов.

*  *  * 

На обратном пути Петя, как мог, успокаивал расстроенного друга. Трудное занятие. Помогло Камушку рассуждение о том, что длинновато имя Гомосапиенс для одного человека. А вот если бы у Стасика был братишка – имя можно было б поделить на двоих.

Кразцов-младший умолк, призадумавшись. Наверное, он сочинял формулировки ультиматума Вере Ивановне (по поводу вновь открывшихся обстоятельств).

*  *  *

Проводив детей до дверей, заведующая библиотекой задержалась в уединении, задумавшись.

«Не воюйте с детьми – вы проиграете», – пришло на ум некогда прочитанное выражение, с которым женщина была безусловно согласна. Кто-кто, а уж она не воевала с ребёнком – сдавалась без боя.

Инициатором жестких мер всегда был её супруг, перенёсший свои методы управления районом в семью.

И родной брат Веры Ивановны, Иван Иванович, ей не помощник: одобряет деспотичные методы отца мальчика. Вчера, к примеру, он, начальник районной милиции, не поленился прийти к ним в дом, жаловаться на восьмилетнего мальчика, своего родного племянника. Не мог справиться сам, не могли справиться всем райотделом  – сбежал от них Стасик, доведя сотрудников органов правопорядка до предынфарктного состояния.

Привёл вчера Иван Иванович племянника в райотдел, а тут телефон зазвонил – срочный вызов: какой-то дебошир терроризирует семью. Никого под руками не оказалось, пришлось Налимову выезжать самому. Предварительно он сдал восьмилетнего нарушителя дежурному, некоему Фердунцу, пригрозив:

– Головой отвечаешь!

Дежурный также принял и «орудие преступления» –  самодельный револьвер-пугач.

Сидели Фердунец с задержанным мальчиком тихо и спокойно, беседуя об особенностях клёва карася. На беду, заявился участковый из правобережного села Акутиха, которого звали Николай. И стал тогда дежурный по райотделу Фердунец в акутихинского милиционера из Стасикова пугача палить. От скуки, как говорят, на все руки. Ребёнку  –  нельзя; им, блюстителям порядка, – можно.

Напрасно акутихинец Николай возмущался:

– В армию бы тебя, дурья твоя башка! Там бы тебя вмиг отучили в людей целить, даже из палки!

Очумевший от бездеятельности дежурный был невменяем. Николай ушёл от греха подальше, решив подождать начальника в другом месте.

Стас первым увидел в окно возвращающегося Налимова и попросил дежурного:

– Можно, я дядю Ваню встречу?

– Только за калитку – ни ногой! Лично проконтролирую, – согласился Фердунец, рассудив, что некуда сорванцу сбежать: с одной стороны возвращающийся товарищ Налимов; с другой – он, Фердунец, недремлющий страж районного порядка.

Сцена встречи дяди и племянника, наблюдаемая дежурным из окна, растрогала  милиционера: Стасик обнял длинную ногу Ивана Ивановича и, преданно глядя вверх, что-то говорил. Дежурный расчувствовался, вспомнив своих племяшей, таких же вот шустряков:

- Ай, яка дiтина!

А вот дальнейший ход событий милиционер вовсе не понимал: начальник милиции с силой оттолкнул племянника и устремился к помещению райотдела.

Фердунец заметался в поисках собственной фуражки, чтоб потом не «подставлять руку к пустой голове». Гораздо позднее он узнал, что, обнимая дядюшкину ногу и заглядывая в лицо Ивана Ивановича своими ясными глазками со слезинкой в них, Стас шептал:

– Дядя Ваня, прости, я был не прав!

– Осознаёшь?! Перевоспитываешься?!

– Дядя Ваня, я ошибся! Это был не пугач!

Начальник милиции насторожился, мальчик же продолжил объяснения:

 – Дяденька дежурный баловался моим наганом и застрелил дядю Колю из Акутихи! Там всё в крови!

(Вера Ивановна была уверена, что её ребёнок не лгал: его необычайная фантазия достроила события в ином направлении).

Иван Иванович бросился в сторону входных дверей, Стас – в другую…

Мысли матери Стасика Кразцова переметнулись от прошедшего к будущему. Что ждёт её ребёнка с его особенными изобретательными фантазиями? Будут ли эти способности востребованы обществом? Ведь всё-таки одно из главных неписаных правил существующего строя: «Инициатива наказуема». Исключения составляют некоторые послабления в области технического творчества, но Стасик далёк от этой сферы.

Выводы Веры Ивановны были неутешительными: или её ребёнка обломают, и будет он, как все; либо ж его штучный, необычайный талант воплотится в деятельность, конфликтующую с законом.

«Но ведь прорываются и у нас сильные личности! – успокаивала себя женщина. – Прорываются, как ростки сквозь асфальт… Тем крепче и заметней эти личности, не окружённые «сорняками» посредственности. Известно, трудности развивают. В отсутствии волков слабеет всё стадо оленей. Ничего, выживет мой оленёночек!»

Вера Ивановна улыбнулась, прйдя к вышеупомянутому успокоительному выводу. Но тут же на неё вновь нахлынуло сомнение: «А оленёнок ли он? Не точнее ли будет сравнение с волчонком… или лисёнком?»

Женщина вновь загрустила: «Если он хитрый лис, значит будет всех обманывать. Пусть! – шептало материнское сердце. – Лишь бы его не обманули!»

*  *  *

Остаток дня просидели ребята на сеновале над сараем. Выглянув с этого чердачка дети могли видеть, как дождик безжалостно клевал большую лужу на улице Советской и как та, возмущаясь, пускала пузыри.

Дедушка несколько раз побывал под ними в сарае. (Он называл это «инспекторскими проверками».) Послушав снизу, как что-то сочиняя, хихикали дети, Алексей Леонидович успокаивался: «Главное,  не курят, сеновал не сожгут».

На языке бабушки визиты назывались «нагрянуть с ревизией», что она и проделала несколько раз, но не успокоилась: «О чём могут лемасить крохи день-деньской, ни разу не матюхнувшись?!»

А говорили дети о прекрасной жизни дикарей племени, название которому они придумали, не мудрствуя, по аналогии с ближайшим к Посёлку колхозом: «Дикое племя имени товарища Ф. Энгельса и его товарки Ч. Дарвиной». Или просто: «Большое племя».

На сеновале происходил  процесс творчества. Идеи были Петины, импровизации – Стаса. Лучший вариант выбирали совместно. Было бы несправедливо, не ознакомь мы читателя хотя бы с некоторыми эпизодами жизни замечательных дикарей!

Рождение разумного дикаря

            У первобытного человека Гомо и его дикой молодой жены Лу-Лу, которую он украл у соседнего племени Крашеных, родился сын-первенец.

            Три дня думали родители, как назвать дитя. Решили, что нет лучшего имени для дикарёнка, чем Сапиенс.

            Ещё три дня ушло у них на пляски по поводу удачно выбранного имени. Ребёнок тем временем чуть под деревом не зачах. И если бы проходящий мимо шаман не сказал бы мамаше Лу, что детей иногда кормят, то и не было бы этого рассказа.

            С тех пор рос Сапиенс слабым и хилым, так что ни кабана не мог догнать и за хвост дёрнуть, как его сверстники; ни копьём   птицу с дерева сбить.

            Опечалился молодой отец Гомо и обратился за советом к шаману. Так, мол, и так… плохой охотник будет: оленя не унесёт, зайца не догонит.

            Шаман выслушал и говорит: «Думать, однако, надо…» Он-то имел в виду, что должен обдумать услышанное, а Гомо понял, что произнесено это в отношении его сына – повернулся и ушёл.

– Слухай сюда, сынку! – заявил тогда отец молодому дикарю. – Если ты этой шишкой (головой) не будешь соображать, я надену на неё чепчик.       

Надо пояснить, что чепчики из звериных шкур в этом племени носили только женщины. Надеть на мальчика чепчик – позор, хуже не бывает!

            Стал Сапиенс волю отца выполнять. Его ровесники копья в дерево кидают, тренируются, а наш дикарёнок лежит под тем деревом в холодке и думу думает: «Как было б хорошо, если б копья САМИ летали!»

            Надоело молодым охотникам на лентяя смотреть, решили на Луну его забросить, чтоб перед глазами не мельтешил. Человек  семь маленьких дикарят забрались на дерево и пригнули макушку к земле. Четверо других подхватили Сапиенса и посадили его на пригнутую крону. А случилось это тогда, когда он достиг уже недосягаемых вершин мыслительной активности!

            По команде кривоногого Колчана, который всегда изображает из себя самого главного, дерево опустили…

            До Луны мыслитель не долетел, упал в реку, на берегу которой и росло то дерево. Так Сапиенс впервые в жизни выкупался, он же не рыба, чтоб в воду лазить.

            Сын Гомо и Лу-Лу не стал тратить время на обиды: «Что с дикарей возьмёшь?!» Его больше интересовало дерево: «Раз оно смогло кинуть его, Сапиенса, значит, можно научить дерево кидать копья!»

            Стал Сапиенс для дерева специальные копья мастерить: маленькие-маленькие, в половину длины руки человека.

            Когда увидели это соплеменники – вот смеху-то было: «Совсем слаб этот Сапиенс… и на голову тоже!.. У женщин копья длиннее, чем он для себя готовит».

            Бедный отец Гома! Не вынес позора… и выгнал сына из племени.

*  *  *

Стал жить Сапиенс один в лесной глуши. Ночевал в дупле. Питался растениями и всем, что шевелилось и ползало. Особенно ему нравились круглые-круглые корешки, которые назывались лук. Ведь когда его откушаешь, звери тебя стороной обходят, люди – тоже.

            Маленькие копьеца, которые молодой дикарь продолжал изготавливать, назвал в честь дочери вождя племени, которая ему безумно нравилась. А звали девушку Стрелка. Значит, и копьеца будут называться «стрелы» и ими будут стрелять.

            Сапиенс рассуждал, что дерево, которое будет кидать маленькие копья-стрелки, нужно всегда носить с собой, чтоб в нужную минуту оно было под руками. «Для этого небольшое деревце нужно отломать!» – сделал очередное открытие мыслитель, но возникло противоречие: ведь то дерево, благодаря которому Сапиенс оказался в воде, потому и закинуло его, выпрямившись, что было закреплено у основания. Деревце должно быть закреплено, и в то же время, оно должно быть отломано.

            Чтобы разрешить противоречие, дикий изобретатель решил привязать отломанную палку к собственному телу. Тогда деревце будет прикреплено и, одновременно, его можно переносить. К чему только не подвязывал Сапиенс деревяшку: и к левой руке, и к колену, и, разумеется, к голове.

            Когда ж согнутая им палка, выпрямившись, ударила его по затылку, Сапиенс очень рассердился:

            – Ах так! Колоти САМА СЕБЯ!

И молодой дикарь связал палку САМУ с СОБОЙ. Ну не гений ли! Иначе говоря, он попросту соединил верёвкой (тетивой) оба конца древка.

            Полученное устройство юноша назвал в честь своих любимых корешков – луком.

Выпущенные из лука стрелы летели быстрее и дальше копий.

            Была, правда, одна нестыковка: стрелы неудобно носить, ведь при стрельбе заняты обе руки.

            Сейчас Сапиенс сошьёт мешочек для стрел и назовёт его в честь соперника колчаном.

            В племени не принято было словами выражать симпатии девушкам. Чтобы показать свои намерения, молодой человек должен был пристально смотреть на предмет своего обожания и часто-часто дышать, как будто бы от медведя убегал. Вместо «да» девушка вечером на общем костре бросала воздыхателю свой чепчик.

            Сапиенс всегда так смотрел на Стрелку, чуть не окривел… И, так дышал… так дышал!.. Но чепчик дочери вождя летел в руки кривоногого Колчана.

            Сапиенс сшил мешочек, напихал в него стрелки: «Вот тебе за всё, Колчан»!

            Диких кабанов, оленей и быков не надо было больше догонять: стрелки настигали их САМИ.

            Такого оружия не было ни у кого!

*  *  *

            Восемь здоровяков несли на палках, как на носилках, двух громадных клыкастых диких кабанов, вепрей, больше похожих на гигантских ежей: настолько были они утыканы стрелами – Сапиенс потренировался в стрельбе.

            Впереди процессии с луком через плечо шёл Большой Охотник, сын Гомо и Лу-Лу. Он возвращался в племя с добычей! Девушки приветливо махали руками и кидались в него чепчиками. Он и подышать–то не успел…

Красота требует…

            Около двадцати дикарей племени Крашеных устроили облаву на диких быков, но безуспешно – те уходили… Вот в пределах видимости охотников остались только два молоденьких тельца, но они постепенно удалялись от преследователей. Похоже, Крашеные и сегодня останутся без мяса.

Что-то просвистело в воздухе – один из бычков упал и забился в судорогах. Свист повторился – споткнулось второе животное.

Когда размалёванные охотники обступили кем-то поверженные жертвы, то с удивлением рассмотрели маленькие копьеца в шеях диких животных.

На полянку гордо вышел Сапиенс. Раскрашенные с почтением расступились перед лучшим в мире охотником. А их вождь вступил в переговоры, предлагая Сапиенсу за одного из добытых бычков три маленьких мешочка с краской: чёрной, красной и синей; а за новое оружие (лук со стрелами) – три больших мешка того же содержания. У Большого племени этого средства для красоты не было, а секреты дòбычи красок соседнее племя хранило очень строго. Сапиенс согласился на оба предложения, потому что среди бросаемых ему чепчиков он пока не нашёл Стрелкиного. Может быть, путь к сердцу желанной лежит через это средство для красоты. Ведь красота требует жертв.

К тому времени у изобретателя был целый арсенал луков и стрел, причём последние были свистящие и летящие бесшумно. Сегодня он специально применил звуковые стрелки, чтобы обратить на себя внимание.

Обрадованные соседи помогли молодому охотнику донести до места тушку второго добытого бычка.

Во время вечернего общего костра Сапиенс достал мешочки с краской, подошёл к Стрелке и раскрасил её, как мог. Все ахнули! Стрелка потянулась за чепчиком, но вспомнила, что уже успела отдать его своему колченогому.

            Расстроенный охотник отошёл в сторону и уснул здесь же, у костра.

Вариант Пети. Когда он проснулся, то едва выбрался из-под горы чепчиков.

Вариант Стаса. Когда он проснулся, то не только ни одного чепчика рядом не было, но и мешочки с краской исчезли. В Большом племени зубами не щёлкают… и не дремлют!

            Все женщины ходили гордые с крашеными губами, красными щеками и чернющими бровями в половину лба.

            Стрелка подрисовала себе ещё два дополнительных пупка: один - красный (слева), а чёрный – справа от того, что достался ей от папа с мамой. Эта девушка всегда слыла модницей!

            Мужчины племени были в чёрной угрожающе боевой раскраске под камуфляж.

            «И без того-то не красавцы, – подумал о них Сапиенс, – а теперь – вообще…» Выходило, что теперь он самый-самый… симпатяга!

  &n… Продолжение »