Часть1. Крёстный.

Глава I

Камушек

                                                           Гонимы вешними лучами

                                                           С окрестных гор уже снега

                                                           Сбежали мутными ручьями

                                                           На потоплённые луга.

                                                                                  А.С. Пушкин

       Тёплым маем 1955 года, когда уже появились на коврах яркой зелени жёлтые кружочки одуванчиков, реки стали выходить из берегов. Пошла коренная вода.

         Мутными потоками качало возвышающиеся над блёсками серебристой ряби верхушки кустов затопленного тальника с уже окрепшими листочками. Стремнина несла белые хлопья пены – признак прибывающих вод. В водоворотах скапливалось и каруселило несметное количество всяческого мусора, смытого стихией с засорённых берегов. Плыли сосновые брёвна, припасённые кем-то на возвышении наивно считающимся неприступным для реки. И уж совсем странно было видеть движущийся по течению стог сена, оставшийся у кого-то от зимы и конфискованный рекой за ненадобностью. Тёмно-серым айсбергом пронёсся он, наклонив шлемовидную макушку, украшенную засохшими ветками-притугами.

         Люди, приезжающие в Красное Поле из города и опрометчиво решившие воспользоваться для этого речным транспортом, половину дня добирались от пристани до села, ища брод в многочисленных преграждающих путь логах и ложках, затопленных водой. Перенеся поднятую над головой связку одежды и положив манатки на сухое место, возвращались назад за детьми.

         Наводнения в этих местах случались в разное время, но все они подразделялись на два вида.

         Первый – весеннее половодье. Оно совпадает обычно с ледоходом, или, как здесь говорят, с шугой. Реки вспучивало от вешних вод, образованных тающими в поймах рек снегами, а главное, от заторов. Так называют нагромождения льдин одна на другую, образующие своеобразные плотины на реке. Именно заторы заставляли воду подниматься и выходить из берегов, ведь эти ледяные запруды, как пробки, закупоривали русло реки, мешая водам стечь вниз.

         Тогда и появлялись на сельских улицах лодки с добровольными спасателями, снимающими людей с крыш и, по возможности, старающимися спасти домашний скот. Иногда людей с крыш и пригорков приходилось снимать вертолётами. А уж самолёты появлялись над Обью практически каждую весну, сбрасывая бомбы на зловредные заторы.

         Второй вид наводнений – летние, связанные с коренной водой, поступающей с гор (от «корня» рек). От этих потопов никакие бомбы не спасали, потому как причина их в интенсивном таянии снега и льда в горах.

          Либо же реки захлёбывались от обилия дождей, когда разверзались хляби небесные, переполняя Бию и Катунь, от слияния которых происходит Обь-матушка. И не хватало тогда реке пяти километров ширины её русла для пропуска дождевых и талых вод неуёмно поступающих с верховий. И захватывала стихия ещё несколько километров на левом, пологом, берегу, затопляя пастбища, сенокосы, уже засеянные колхозные поля, а главное – огороды-кормилицы, засаженные картофелем.

         Так произошло и в этот тёплый май.

         Поговорили, пороптали Краснопольцы на ежегодное «разнообразие» событий: то потоп, то наводнение, то река из берегов прёт, − но делать нечего: без картошки не проживёшь – надо пересаживать.

         Колхоз помог. Тракторами вспахали целик на взгорке  за Кулёминой горой. Там, за селом, и посадили картофель сèмьи пострадавшие от затопления.

         Несмотря на сокращённый срок вегетации, картофель уродился неплохой. Целинная земелька вволюшку вскармливала находящиеся на её иждивении клубни. И погожим сентябрьским утром огородники почти одновременно выехали на поле забирать у земли второй хлеб.

         Некоторые семьи объединились в группы, копая огороды  друг друга по очереди. Понятное дело, этой же компанией будут и отмечать завершение огородно-полевой кампании.

         В одном из таких объединений произошёл конфуз, чуть ли не драка. Зубатая стальная копарулька в чьей-то руке вместо картофельных клубней, выковырнула из пойменной насыщенно-чёрной влажной земли блеснувшие серебром монеты госбанка СССР, находящиеся в настоящем обращении.

         Бабы, отталкивая друг друга и залезая одна поперёд другой, собирали двадцатики и десятики в подолы. Мужчины, не теряя достоинства и степенности, ухитрялись выхватывать из-под ног раскрылившихся женщин блестящие кругляши и рассовывали их по карманам.

         Семья Казанцевых (старик, две женщины и двое детей), находившаяся на участке рядом с кладокопателями, побросала всё, с любопытством наблюдая за поведением соседей.

− Чё это они? Чё это они? – повторяла Галина Ивановна, женщина, что помоложе. Она приходилась старику дочерью. По-своему истолковав происходящее, Галина Ивановна прокомментировала:

− Мужики-то, кобели, потискают, потискают и отскачут!..

− Кто про что, а вшивый про баню, − заметил на это старик.

         Труднее всех было сдерживаться, наверное, мальчику тринадцати лет, Пете, воспитаннику семьи. Но старик, не выдержав, первым пошёл глянуть что и как… Мальчуган увязался следом.

− Близко не подходи. Чужое! − предупредил Иван Михайлович паренька, когда причина сутолоки прояснилась.

−Деда, откуда это? – изумился ребёнок.

−По весне я там десятик потерял, вот видно он и расплодился, − лукаво сверкнул прищуренными под нависающими кустами бровей глазами старик.

−Шутишь?

−Тогда не задавай глупых вопросов. Небось не из Африки. Не вчера с дерева слез. Тринадцать уж почитай годков в селе поживаешь. С рождения…

         Про Африку дедушка упомянул не случайно. Родители мальчика работали там. Да и пожурил не зря, Петя ведь уже догадался о происхождении денег. Ранней весной в Красном Поле произошла кража в магазине. Воры проникли в помещение с чердака, разобрав кирпичный дымоход. Пропало семь ящиков водки, что-то из продуктов и, очевидно, вот эта, найденная сегодня на соседнем участке, мелочь, оставленная продавщицей для сдачи.

− Пойдём работать! Чего рот-то разинул! – обругал ни с того,  ни с сего мальчонку наставник, как будто это не он, движимый любопытством, первым направился посмотреть на возникшую толчею. Петя не только не обиделся, но и ухом не повёл.

− Заберём у них деньги, потом уйдём.

− Как? – Иван Михайлович повернулся, передумав уходить.

− Деда, ты же десятик по весне посеял – твой и урожай!

− Ух! Ух! Ух! – захохотал, зашёлся старый наставник, подобно ночному филину. Уж очень он был восприимчив к шуткам, даже к лёгоньким. Петя, глядя на Крёстного, залился звенящим колокольчиком – не столько своим словам, сколько за компанию.

         Со стороны их огорода, шушукаясь, за малым и старым наблюдали женщины: бабушка Мария Павловна и тётя Галя. Её же дочка, Петина ровесница Лена, закидывала убранный картофель в ведро, что-то мурлыкая себе под нос. Мальчик наверняка знал, что разговор меж женщин идёт о них с дедом: опять мол старый ребёнка чему-то подучает. Всякий раз после такого ревностного подозрения Галина Ивановна обязательно проводила с мальчиком профилактическую беседу. Наученная горьким опытом она была уверена: иначе мальчик с дедом чего-нибудь да натворят! Начинала воспитательница издалека, с пословиц и поговорок. Так, к примеру, она предупреждала: «Петенька, берегись козла спереди. Он бодается. А коня – сзади. Он лягается. Дедушку же нашего со всех сторон бойся. Если что он велит тебе, спроси у меня вначале…»

         К тому времени Казанцевы выкопали уже свой надел. Картошка подсыхала на ветерочке. Нужно было перевозить её. Не оставлять же за деревней!

         Муж Галины Ивановны, Виталий, уже ушёл домой для того чтобы приготовить всё необходимое к приёму урожая.

         Все присоединились к Лене, заполнявшей мешки. Когда засыпали достаточное количество, Иван Михайлович направился за лошадью, запряжённой в телегу и привязанной за деревце у Кулёминой горы, метрах в ста от них.

         После ухода старика Галина Ивановна придвинулась поближе к мальчонке.

− Петенька, − ласково начала она, −послушай что я тебе скажу, берегись козла спереди…

*  *  *

−Не упадут? – засомневалась бабушка Мария Павловна, указывая на груду мешков, уложенных на телегу.

− Нет, − успокоил её супруг, − сверху ещё Петькой прижмём, да и я, старый, для этого ещё гожусь. Как надавим всем центнером!..

− Да уж … оба как шкелеты, кожа да кости, − ворчала Галина Ивановна, придерживая коня под уздцы, − залезайте, центнеры!

         Петя с дедушкой взобрались на мешки. Старику подали вожжи, и лошадь тронулась по огороду к дороге.

         Ушаталая, так звали кобылицу, дорогу знала превосходно. Ею можно было не управлять − всё равно прибредёт к их двору. Лошадь всегда так поступала, предоставленная самой себе. Приучил её Иван Михайлович постоянными угощениями, так что даже своего хозяина, конюха Федота Ильича, если тому случалось заснуть в повозке, доставляла гнедая кобылица ко двору Казанцевых. Хозяин угощал гостей, чем богаты: Ушаталую – овсом, Ильича – чарочкой, а упряжку с повеселевшим конюхом отгонял, куда надо, Петя. Федот Ильич при этом играл песни, свои, казачьи: про то, как не для него, казака, разлился Дон;  либо ж призывал хлопцев распрягать коней, а затем проводил строевой смотр некой чернявой дивчине, командуя:

                   Маруся, ать – два!

       Три, калина

 Особое удовольствие Пете доставляли автобиографические частушки пожилого конюха (и где только он их брал?!)

      За Федотом Ильичём

                   Бежить старуха с кирпичом.

               Оглянись, Федот Ильич, −

           За тобой летить кирпич!

         Как представитель казачьего рода коней Федот Ильич любил, и дело своё знал лучше нèкуда, но иногда… расслаблялся, случалось. Тогда и управлял Петя упряжкой, доставляя гостей к их собственному дому, не забывая, подъехав, предупредить домочадцев, что-де хозяин прибыли-с.

         Болтали правда длинные языки по селу, что симулировал мол иногда пожилой конюх, что кто-то якобы наблюдал, как очухавшись, поднимал Федот Ильич тяжёлую хмельную голову от сена, настланного на телегу, предлагая:

− Ушаталка, ступай, родимая, к дохтору Мяхалычу!

Что кобылица выполняла с превеликим удовольствием и, упершись в штакетник двора Казанцевых, начинала громко ржать, требуя награду за то, что она пришла.

*  *  *

         Подъехав к своему двору, старик и мальчик предоставили содержимое воза Виталию, который утаскивал мешки, высыпая картофель по жёлобу в подпол. Петя с дедушкой только развязывали мешки, ставя их так, чтоб удобно было опрокинуть на широкие плечи Виталия.

         Ещё при приближении телеги со двора выскочила и теперь радостно крутилась под ногами восьмимесячная собачка Читка. Её специально для Пети оставили, когда Жучка зимой ощенилась. Пришлось придумать кличку. Как раз перед этим мальчик книжку про обезьянок прочёл. О том, какие они верные и умные. Своего щенка Петя хотел вначале назвать Чимпанзе, но потом передумал: в мороз трудно выговорить. И будет летом  Чимпанзе, а зимой − безымянный друг. Дедушка тогда её быстро Жучкой обзовёт. У него все собаки – Жучки. Буду, говорит, я их по именам сортировать! Пришлось назвать Читкой. Тоже по-обезьяньи, и тоже на «Чи».

         Теперь вот тяжкое бремя заботы легло на Петины плечи. Жучка утратила всяческий материнский инстинкт и не пускает Читку в свою будку. Надо сколачивать собачке свой личный домик, и мальчик давно ждал удобного случая поговорить об этом с дедом. Сейчас, пока дядя Виталий уносит мешок, можно и словом обмолвиться.

− Дедушка, зима скоро! – начал крестник издалека.

− Откуда знаешь? – глаза старика хитро прищурились.

Мальчик погладил крутившуюся у ног собачку.

− Застынешь ты скоро, Читка. Бездомная ты у нас!

− Бомжá, − оглянулся старик на беспрерывно машущую хвостом чёрную дворняжку. – Пойдём завтра, Камушек, в столярку. Напилим по размеру досточек, а дома сколотим богодельню твоей Чуне беспризорной.

− Чите, - поправил мальчик.

Дедушка не ответил, всё его внимание занял следующий мешок.

         Иногда Иван Михайлович называл Петю Камушком, уверяя, что Пётр и КАМЕНЬ – это одно и то же. Мальчик не обижался, но и сам в долгу не оставался, про себя именовав дедушку Большое Колесо.

         От матери мальчику осталась небольшая библиотека. Несколько книжек было об индейцах, увлекательнейших, самых Петей любимых, книг. Удивляло мальчика в жизни индейцев лишь то, что не знали они КОЛЕСА – пользовались волокушами. Иначе, всех своих вождей звали б Большое Колесо. Ведь на колёса любая машина опирается!

         Возможно же, это «индейское» имя для дедушки подсказала тётя Галя, постоянно оговаривающаяся со стариком: «Тятя, что ты ворчишь, как скрипучее колесо!»

         Иногда Петя называл дедушку – Крёстный, или просто, лёля.

− Давайте перекурим, -- предложил Виталий, закончив разгрузку.

         Взрослые уселись на скамеечке у калитки, поставленной так, чтобы сидящий мог всю улицу видеть и себя показать. Петя с Читкой стояли рядом.

−  Что там у Казаниных шебутились, когда я уходил? – поинтересовался Виталий. А мальчик подумал, как хорошо, что в селе в основном две фамилии – Казанцевы и Казанины. Иначе путаница была б, хуже чем у дедушки с собачьими кличками. А так, любо-дорого, по фамилиям вообще друг друга не называют – только по-уличному: какой смысл произносить фамилии, если они одинаковы?!

− Мелочь в лунке нашли, -- ответил на вопрос зятя Иван Михайлович, − деньги мелкие.

− Откуда они там?

− Из магазина, должнò…

− А что ж вор-то монеты не забрал?

− Ты, Виталий, спрашиваешь, как пальцем показываешь. Уж не думаешь ли…

−Да что ты, батя, не обижай!

         Успокоившись, старик объяснил:

−Вначале вор спрятал – боялся обыска или домашних, к примеру, бабы своей…

− А потом забыл, где спрятал. Выпимши был… На радостях, − перебил тестя Виталий.

− Тебе б, сынок, в следователи, а ты в трактористах подзасиделся.

− А что?! – Виталий и не думал обижаться на замечание Ивана Михайловича. − Подумаешь, магазин обокрали, плёвое дело! Алкашня обычно там же, за прилавком, и засыпает. Их утром тёпленькими берут… Дорвутся до вольного… Милиция только медали получает.

− Уж это точно, − кивнул Крёстный – Если силы уйти хватает, то наш деревенский вор наутро попадается. Милиция идёт туда, где гулянка, где гармошка, где веселье. Там и находят казённое добро из магазина. Что осталось…

− Тебе, тятя, тоже в энкеведе надо быть, − не остался в долгу зять. – У нас в Петропавловском один в НКВД служил, зеков охранял. Так он, как напьётся, кричит: «Я – пограничник!» А зять его, гармонист, как выпьет, на всю улицу частушки горланит:

                   Раздолблю весь дом

                                                          до наличников!

        И вломлю отцу

                                                          пограничнику!

                                                        (Стихи БНТ)

− Виталий, мы поедем, а ты отдохни, − остановил зятя старик, зная, что Петропавловская тема бездонна,− там мешков на полный воз уж насыпали должнò.

         Разговор о магазинной краже протекал в семье Казанцевых вяло, с ленцой, как о чём-то, не касающемся их, далёком, как «чёрная» Африка, о которой они слушали по радио и где находились Петины родители в качестве технических работников при советском посольстве и консульстве.

         И подумать не мог Иван Михайлович, что это происшествие станет для него костью в горле, что все его помыслы только им и будут заняты.

Продолжение: