Глава XI 

Задержание

         Куда ни посмотри, везде одна и та же

         Упорная, безумная война!

                                               Алексей Апухтин

                1955 год. Красное Поле. Пете 13 лет.

Евгений Андреевич Вкладышев впервые в своей рабочей практике махнул рукой на текущие дела. Сегодня ему не хотелось даже голоса повышать. Участковый беспричинно улыбался каждому встречному, не опасаясь, что за это его могут попросту сравнить с сельским дурнем.

 Такого безмятежно-возвышенного состояния с мужчиной не случалось даже в пору юности. Он, анализируя внутреннее состояние, думал: «Вот это и есть настоящее чувство, посланное ему свыше за стойкость в унижениях, за сдержанность и терпение».

         Несколько раз на дню Вкладышев доставал записку девушки, изучая содержание. Каждое слово вызывало в нём умиление, веяло любезной простотой и нежностью.

Едва дождавшись сумерек, милиционер направился к заброшенным кошарам. Изнутри, через разрушенную крышу, он стал любоваться появляющимися звёздами и восходящей, почти полной, луной.

Евгению Андреевичу было приятно состояние влюблённости. Голова слегка кружилась, едва он представлял Наташу, соблазнительно пухленькую и ладненькую.

Сладкие грёзы милиционера были прерваны донёсшимися с дороги звуками: кто-то подъезжал к кошарам на запряжённой в телегу лошади.

«Этого ещё не доставало!» – омрачился влюблённый мужчина. Евгений нашёл укромный уголок и присел, прислонившись к плетню-стенке. Ворох соломы перед ним загораживал притаившегося милиционера.

Старшина не придал первоначально значения звяканью стекла о стекло, досадуя лишь на возникшее препятствие свиданию, но звон не прекращался. То, что перевозится украденное в магазине добро, – понять было несложно. Вкладышев заставил себя задержаться в укрытии, пока товар не будет полностью перегружен. После этого он выждал немного ещё, чтобы проверить, не осталось ли у вора других тайников.

Когда же подъехавший парень стал отцеплять вожжи от плетня, Евгений Андреевич бесшумно оказался у него за спиной.

Эффект внезапности – великое преимущество. Задержанный выполнял все приказания милиционера: руки на стенку, ноги – шире плеч…

За голенищем сапога вора оказался финский нож. Вкладышев не захватил, идя на свидание, своей рабочей сумки; его сапоги были в обтяжку; в карманы нож не запихнуть, поэтому пришлось поместить его в телеге под соломой, которой была переложена стеклянная поклажа.

К телеге, принадлежащей Федоту Ильичу (конюху), всегда был подвязан, на всякий случай, отрезок верёвки. Им милиционер воспользовался чтобы связать задержанного. Евгений Андреевич действо­вал жёстко и хладнокровно. Поразмыслив, старшина повязал руки вора не за спиной, а впереди, чтобы дать тому возможность держаться при поездке за телегу. В противном случае пассажир мог бы упасть спиной на груз и побить бутылки.

Вкладышев, конечно же, узнал взрывника Богуславского. Усадив арестованного в повозку, милиционер притянул его руки к телеге меж ног – не упадёт назад и не выпрыгнет вперёд.

Предстоял тридцати пяти километровый путь до райцентра. Старшина рассчитал, что как раз к утру они прибудут на место.

*  *  *

Ближе к мосту через Быструшку арестованный стал проситься до ветра. Вкладышев промолчал. Он и далее не придал бы значения подобным мелочам, если б не пара обстоятельств. Прежде всего, на пути в райцентр нет более удобного места напоить лошадь, чем сразу же за мостом, где берег был пологим и не топким.

Нельзя сказать, что милиционер был жестоким человеком с очерствевшим сердцем, коли способен был отказать арестованному в его малой нужде. Вкладышев  боялся, или точнее, – опасался. Интуитивно, да и по некоторым признакам милиционер почувствовал, что не прост этот парень, не последняя он «карта» в уголовной «колоде». Настораживало, что Богуславский вёл себя стойко и достойно – без нытья, угроз и ругани. С таким пассажиром нужно держать ухо остро. Стоит едва зевнуть, и того как ветром сдует.

Однако ещё одно обстоятельство требовало остановки: Евгений Андреевич приучился в своих размышлениях заглядывать на шаг вперёд. В данном случае его настораживала предстоящая передача водки дежурному по райотделу. Ведь при этом сколько-то бутылок могут бесследно исчезнуть. Это уж как пить дать… Тем более, что не считаны они. Следовательно, нужно произвести ревизию товара прямо здесь, на берегу; заодно и более тщательно переложить хрупкие изделия соломой. Хорошо, что ночка лунная, это ему на руку.

Колёса телеги прогрохотали по толстым доскам моста, и повозка свернула с насыпи  направо, на песчаный пологий берег.

Евгений Андреевич разнуздал коня, опустил конец чересседельника, отвязал поводья, ослабил хомут. Ушаталка, стоя в воде, жадно пила – это её естественная потребность. После лошади настал черёд задержанного, с его потребностями. Руки при этом не развязывались. Словно собаку на привязи, милиционер подвёл Богуславского назад к телеге и притянул руки к ней. При этом арестованный стоял на земле. Зайдя с другой стороны, милиционер приступил к ревизии…

– Шестьдесят четыре осталось из ста сорока – огласил он результат подсчёта арестованному. – Хорошо погуляли…

Богуславский молчал, исподлобья наблюдая за старшиной.

– Ну, давай устраиваться, не то клетка тебя заждалась! – с этими словами Евгений Андреевич отвязал верёвку от телеги. Он держал второй её конец в своих руках, когда услышал – сзади нападают! Мили­ционер резко обернулся… Это была громадная ночная птица, скорее всего, сова.

Обычно совы пикируют на свои жертвы абсолютно бесшумно, но эта и не намеревалась атаковывать человека. Она стремилась к облюбован­ному камню на насыпи, с которого обычно охотилась на обитателей ближайшей полянки или же просто отдыхала на нём. Птица не ожидала встретить на своём месте в это время людей, потому в полёте стала тормозить крыльями, издав хлопающий звук, введший милиционера в заблуждение.

Вкладышев резко обернулся на звук, но бояться надо было двуногого хищника, оказавшегося у него за спиной. В связанных на запястьях руках вора появилась стеклянная бутылка с воза, которая была молниеносно обрушена на голову старшины.

Смягчившая удар фуражка отлетела в сторону, и мужчина рухнул на зернистый береговой песок.

– Ты умрёшь сегодня, я умру завтра, – произнёс хищник, почему-то отвернувшись от поверженной жертвы к реке.

– … ру завтра, ру завтра, – повторяло эхо, образованное стеной буйной береговой чащи на противоположном обрывистом берегу Быструшки. И вновь установилась тишина, нарушаемая лишь всплесками крупных рыбин где-то у свай моста, да кожаным скрипом сбруи, переступающей с ноги на ногу лошади.

Река равнодушно несла свои стылые воды, поблескивая отражённым светом холодной луны.

*  *  * 

Стоящий на берегу  молодой мужчина рассуждал: «С судьбой не спорят! Один авторитетный вор (из южных) как-то подсказал ему поговорку… ихнюю, восточную: «Кто не подчиняется судьбе, того она тащит за волосы».

Ночная река изумляла, впечатляла, подсказывая сравнения: «Да, не глупы те рыбаки, что тянут бредень свой по течению!.. И в потоке жизни – плыви по течению! Но при этом: лови момент! Так говорили древние. Или иначе: не прозевай случай, ибо он правит миром! Случай и судьба… Это только кажется, что между ними непреодолимые противоречия: поскольку случай – порождение хаоса, а судьба – неизбежная последовательность событий. Предначертание и предопределённость с одной стороны, хаос – с другой. Но они едины, как две стороны одной медали. Возможно, случай  –  инструмент судьбы? Как бы то ни было, лови момент, используй случай! Также, как парус корабля ловит ветер, а само судно использует течение.

Натасканный охотничий пёс, чувствуя поддержку хозяина с ружьём, может напасть на волка. Собака считает себя охотником, но случай может поменять их местами… И волк не упустит момент!»

Мужчина, сравнивающий себя с волком, действительно был похож на хищника, но не на того, каким себя представлял… Он то замирал, словно прислушиваясь или задумываясь, то совершал  резкое, решительное действие: поведение человека больше напоминало повадки хоря.

Хищник рассматривал бутылку в своих повязанных руках, словно удивляясь, почему она осталась целой?! Неожиданно резко Хорь нанёс удар по металлическому ободу деревянного колеса телеги. Запахло водкой. В руках вор держал треугольный осколок, сверкающий острыми ломаными гранями. Словно множество лун, маленьких лун, враз заискрилось в связанных руках человека.

«Фартовый никогда не пойдёт на дело, не убедившись в том, что случай на его стороне, – размышлял о своём мужчина. – К примеру, вор может большую часть ночи играть в карты, пока не начнёт ему крупно везти… Тогда он встаёт и идёт… И нет в мире замков, не подвластных ему; нет ищеек, способных взять его след; и пуля для него ещё не отлита».

Хорь встал на колени, как это делают молящиеся, и, зажав ручку-горлышко разбитой бутылки меж ног, стал распиливать стеклянным осколком путы на своих руках, продолжая продумывать свою философию жизни: «Легавый пёс охотился за ним, но подвернулся момент, и волк не упустил его! Кто же теперь из них охотник?! Случай правит миром!»

Терпение и труд – всё перетрут.   Хорь стряхивает с рук в песок опостылевшие верёвки, туда же падает импровизированный стеклянный клинок. Вор поднимается с колен, разминая затёкшие запястья. Его взгляд падает на запрокинутую голову милиционера и синеющий в лунном свете бугорок кадыка его горла: «Судьба твоя, парень, выходит такая. Волк не даёт жертве шанса для повторного нападения. Плыть тебе по течению – через устье Быструшки в Обь, а там, в тридцати верстах ниже, твой родной райцентр. Как раз на собственные похороны поспеешь. Не опоздаешь…»

Хорь ухватил милиционера за шиворот и, согнувшись пополам, спиной вперёд, стал волочить превосходящее по массе обмякшее тело к реке. В песке за ними образовывался желобообразный след. Когда ноги Богуславского вступили в воду, он бросил свой, ещё дышавший груз и выпрямился отдохнуть.

Хорь огляделся. Даже ему, виды видавшему, было жутковато. Ночью на реке возникают абсолютно иные ассоциации, нежели днём, и все эти бабушкины сказки, воспринимаемые засветло с насмешкой недоверия, сейчас, в лунном свете, приобретают реалистичность. Но вор не должен бояться нечисти, она послужит ему: зацепит остылое тело его врага рукою-корягою кикимора, запутают руки-ноги водорослями старательные шалуньи-русалки, затянет в донную тину водяной… А если, вдруг, поможет противнику случай?!... В лице рыбака, охотника или пастуха… Волк не оставит жертве шанса на спасение…»

Богуславский знал, в телеге, под соломой, должна находиться его верная финка. Но коня на месте не было. Своенравное животное не спеша вступало уже на мост. Ушаталка не любила долго ждать.

Вор вспомнил о стекляшке, которой он резал верёвку и вернулся к тому месту, где это происходило.

Ещё недавно сверкающий искрами осколок был заметен и бросался в глаза, теперь же он слился с песком и как сквозь землю…

Увлекшись поисками импровизированного прозрачного клинка, Богуславский не сразу обратил внимание на гул автомобиля со стороны Сопки. Мерцая светом, по причине тряски по неровной дороге, к мосту приближался грузовик. Попутка в этих местах была крайней редкостью. Если её упустить, другой возможности добраться до города может не представиться. Это был тот самый случай!

Богуславский сразу же забыл о милиционере, словно того и не существовало в природе, и заставил своё упругое тело ящеркой взбежать на насыпь. После чего он степенно направился по дороге на свет фар. С судьбой не спорят.

*  *  * 

Ушаталка приблудилась, как обычно, ко двору Казанцевых и ржала среди ночи у забора, требуя угощения за то, что она пришла.

Пробудившийся старик встал, снял с вешалки первое, что подвернулось под руку (это был овчинный полушубок) и вышел из дома.

Сунув руку в солому на возу, Иван Михайлович нащупал холодное стекло бутылок. Пот выступил у него на лбу. Беспокойство переросло в страх: «Эта животина подкинула ему краденое…»

– Ваня, что случилось? – окликнула старика, вышедшая за ним на крылечко супруга.

– Федот Ильич загулял, – слукавил хозяин. – Спит, как дитя, в соломе на возу. Придётся его отвезти…

– Да ты хоть переоденься, – напомнила Мария Павловна. – Напужаешь его старуху своим исподним…

– Вас с ней этим уж не устрашишь! Кого помоложе, может, и ввёл бы в заблуждение…

Иван Михайлович балагурил, не имея ни малейшего желания шутить. Так он маскировал свою тревогу от знавшей его, как облупленного, супруги. Мария Павловна настаивала:

– Переоденься! Может, встретишь какую молодуху по дороге.

– Ладно, – согласился Казанцев. – Зажги лампу, зайду, надену Петькин галстук с пальмами.

Иван Михайлович положил в телегу свой плотницкий топор, который практически все последние дни носил с собой для обороны. В соломе старик аккуратно разместил керосиновый фонарь «Летучая мышь» и туда же, в телегу, бросил снятый с себя полушубок.

Позднее он не мог дать разумного объяснения этому, своему последнему, действию.

Ёжась, охваченный ночным осенним холодком, старик заспешил в дом, чтобы одеться в дорогу.

*  *  *

Мозг человека – очень чувствительный инструмент. При боли и перегрузках (например, ударе,  как это произошло с Вкладышевым) сознание человека отключается. Это защитная реакция.

Если голова бездействовала, что же тогда заставило погибающего мужчину отстраниться от воды?!

Вам предложат самые различные объяснения. Выбирайте!

Кто-то скажет, что несгибаемая воля милиционера была тому причиной. Но воля – продукт сознания человека, а оно – отключено… «Может быть, бодрствуют отдельные участки мозга, – предположат объясняющие, – аварийные…»

Приверженцы Дианетики Рона Хабборта обуславливают действие человека в предгибельном состоянии работой так называемого «реактивного» сознания, или иначе – мышлением на амёбно-клеточном, низшем уровне… Мол, клетки «вскладчину» выносят человека из огня или воды.

А может, милей и ближе нам будет объяснение первой встречной старушки. Давайте спросим… И расскажет нам бабушка про Ангела-хранителя и покажет на правое плечо, откуда поступает помощь…

Как бы то ни было, нашёл Иван Михайлович еле тёплое тело милиционера не у воды, а поодаль, привалившееся спиной к серому корявому стволу ветлы.

Отыскал его там старый с помощью керосинового фонаря и следов на дороге от уникальной старинной подковы. Поиски были продолжительными.

Лёгкие небесные пёрышки облаков начинали окрашиваться, заставляя дымящуюся паром речку наливаться розовым сиянием. Вòды всё также, не торопясь, протекали меж бревенчатых свай моста – их скорость не зависела от человеческих  чувств и страданий.

Иван Михайлович смотрел на небо, на реку, на воз с товаром, закрытый соломой, на озябшего, полуживого мужчинку на берегу и не представлял, что он должен делать? Погрузить милиционера в телегу для старика – задача непосильная; ехать с товаром в село, за помощью  – подвергать себя опасности (т.к. сам он под подозрением). Докажи потом, что ты не соучастник… Да и как оставить раненого человека одного, остывающего на хладной земле?!

Неожиданно взгляд старика упал на полушубок в телеге (неизвестно, зачем там оказавшийся).

–  Молится кто-то за тебя, парень, – предположил Казанцев, укутывая милиционера овчиной, так кстати оказавшейся при нём.

Восток всё щедрее изливал краски на всё ему доступное. Червонным золотом вспыхнула, умножен­ная отражением в реке, прибрежная растительность. Иван Михайлович, словно впервые, увидел эту красоту, думая, что привыкает сельский житель к подобным видам и смотрит себе под ноги, боясь упасть. А надо бы почаще окидывать взором благодать Господнюю, окружающую нас. Надо бы жить да радоваться!..

– Мама, – промычал, зашевелившись, человек у дерева.

– Ну вот, в чувство начинает приходить – боль ощущает, – сам себе объяснил Иван Михайлович.

 До сих пор старик винил в произошедшем себя, и только теперь, видя надежду на благополучный исход, нашёл для своих поступков моральное оправдание: милиционер первым «подставил» его, вынудив защищаться. Вор также был опасен для членов семьи Казанцева – вот старик и столкнул их лбами… Чей крепче!..

– Мама…, –  вновь произнёс мужчина, большой и беспомощный, как ребёнок. Это прозвучало как стон…

                   Мы любим сестру и жену, и отца,

                   Но в муках мы мать поминаем.

                                               Н. Некрасов.

*  *  *

На насыпь со стороны моста выехал бортовой ГАЗик оборудованный под перевозку людей. Везли скотников и доярок, торопясь к утренней дойке. Автомобиль остановился, сошедшие с него люди окружили старика и милиционера.

Женщины охали, рассматривая неузнаваемое лицо участкового, кто-то заметил:

– Во гробе – краше.

– Иван Михайлович, что случилось? – спросил старика водитель, крупный и весёлый мужчина по имени Анатолий.

Дед на ходу стал сочинять легенду, потому что правда была сложна и неоднозначна:

– Ушаталка ночью пожаловала. Взяла себе моду, как отвяжется, так другого места ей нет, окромя моего двора. Вышел я, смотрю – полна телега водки! Подарок мне милка гнедая привезла… Без ножа зарезала! Что ты будешь делать?!

Лица присутствующих преобразились: скорбь, как водой, смыло. Заблестели глаза, появились улыбки молодых доярок. Особенно же оживились скотники,  они восклицали:

– Да ты чё?! Подфартило!

– Вам всё бы зубы скалить, – продолжал сочинять старик. - А тут и без того пальцем тычут, в воры причислили! Охота ли в кутузку за здорово живёшь! Вот и повёз добро в район, в милицию. А Ушаталка опять с дороги сошла и к дереву этому… Задерёт хвост и прёт, куда ни попадя! Иль зачуяла?..

– А он тут, как тут, бедолаженька, пенёчком сидит, – запричитала молодая сердобольная доярочка. Она уже сбегала к грузовику за марлей для перевязки (марля у доярок имеется всегда, молоко через неё проциживают). Обмакнув белый матерчатый клочок в реке,  девушка отмачивала засохшую, смешавшуюся с грязью кровь на лице и волосах милиционера, приговаривая:

– Бедненький, страдаешь… Утешить тебя некому… И мне некогда, на дойку надо.

Участковый приоткрыл один глаз, и в зону его видимости сразу же пролез старик, потеснив других.

*  *  *

В голове молотобоец стучал кувалдой по наковальне. Веки не подчинялись. С трудом удалось едва приоткрыть один глаз. Из-за опухоли на лице обзор был ограничен: Евгений Андреевич смотрел на мир снизу, словно через овальный лаз погреба.

Вот через это-то отверстие к нему, согнувшись и склонив голову, заглянул старик Казанцев.

– Понял ли? – спрашивает дед… и гордо, с достоинством уходит.

Вкладышев узнавал место у моста и людей вокруг себя; уже вертелась, готовая проявиться в сознании причина, по которой он находится здесь, но…

– Понял ли? – в его «погреб» вновь заглядывает Иван Михайлович. Спрашивает гордо, удаляется с достоинством. Почему старик повторил вопрос? Видимо, не уверен, что участковый в полном сознании.

Вкладышев вспомнил о задержании и нападении на него. Превозмогая отдающую при каждом движении головную боль, он смог встать. Ноги, похоже, живут теперь самостоятельной жизнью – как чужие.

Старшина сумел проверить наличие водки в телеге и, осмотревшись, остановил взгляд на колхозном грузовике, возвышающемся на насыпи.

*   *   *

Всего лишь один вопрос может иметь гораздо больший эффект воздействия на человека, чем самая пламенная и продолжительная речь.

Человек меняет свои убеждения сам и только сам. Самостоятельно он оценивает также и нравственные критерии своих поступков. Поэтому никакие ваши доводы не переубедят оппонента и не заставят его думать как вы того хотите. Подтолкнуть разум вашего собеседника в нужном направлении можно единственным способом – вопросом. Поэтому, не убеждайте – спрашивайте.

– Понял ли? – Вкладышев и не заметил, как к нему подошёл Казанцев и в третий раз спрашивает одно и то же. Милиционер задумался: «Как старик оказался здесь в это время суток, среди доярок и скотников? В каждой бочке затычка! А кошары?! Случайна ли была встреча участкового и вора? Не это ли он, милиционер, должен понять?»

Припомнил также Евгений Андреевич обещание, данное себе самому: Снять всенародно перед дедом форменную фуражку, если выйдет тот сухим из воды, не запачкавшись доносительством. «Всенародно» – имеется в виду – принародно.

– Идите пешком! – обернулся милиционер в сторону женщин. – Автотранспорт я изымаю. Служебная необходимость!

– Мы же и так опаздываем! – попыталась возразить пожилая доярка.

– Тебя выхаживали, из кожи лезли, – поддержали её подружки.

 Вкладышев не реагировал, молча глядя на реку.

Женщины направились к дороге, по пути вправляя мозги молодой-сердобольной:

– Что, милашка, душа нараспашку, подсобùла?! Вот и спасай его шкуру, чтобы он с тебя три  содрал.

– Сидел смирённый мужик, мухи не обидит, нет, вынянчила на свою голову! Теперь походи, повиляй задом!

– Вон он, стоит и ухом не ведёт, на драной козе не подъедешь! Что, отдох?!

Старшина слышал все упрёки и оскорбления в свой адрес, но молчал. Люди видели происходящее со своей колоколенки, а он – со своей. Арифметика проста: с колхозной машиной в райцентр они попадут в течение часа. Если же вызывать милицейскую, то со всеми накладками и согласованиями растянется часов на пять. Сельчане не представляют степени опасности того, кто жил с ними рядом под фамилией Богуславский. Это было его «дно», где хищник смирно отлёживался. Транспортно-пассажирские узлы должны быть для этого человека срочно блокированы! И чем быстрее, тем лучше!..

*  *  *

Стоя в кузове грузовика, принимал Вкладышев по счёту поллитровки, подаваемые ему из телеги. Помогали старшине не спешащие к началу дойки мужчины, заявившие: «Нам  за сиськи не дёргать, а здесь, может быть, что и перепадёт». На худой конец, они надеялись доехать на машине - ведь попутно же.

– Шестьдесят одна, – считал старшина, перекладывая бутылки соломой, – шестьдесят две… всенародно… всенародно, шестьдесят три.

– Евгений Андреевич, это последняя была, – сообщил снизу один из скотников. – Вот только нож ещё здесь лежит. Финка.

– Как последняя?! – возмутился Вкладышев. – В соучастники кражи набиваетесь! Я лично сам считал, было шестьдесят четыре (всенародно… всенародно).

– Да вот же ещё одна, – подобрал с песка осколок один из скотников. – В бой ушла.

– И погибла в неравном бою, – не удержался и съязвил водитель грузовика.

Вкладышеву стало неловко: «Как же это он забыл о разбитой бутылке, орудие преступника?! Видимо, виной всему эти последствия контузии: как помехи по радио, в голове постоянно звучало: «всенародно… всенарод­но…». Тогда старшина решил, что единственный способ избавиться от маниакального бреда – выполнить занозившееся  желание, извиниться перед дедом. Сейчас тому – самое время; все подумают, что благодарит он старика за помощь в погрузке.

Вкладышев снял фуражку с забинтованной (обмотанной марлей) головы и с кузова грузовика, словно певец со сцены, в пояс поклонившись зрителям, произнёс:

– Спасибо, Иван Михайлович!

– Рехнулся! – пронеслось по берегу. – Башкой тронулся!

– Что встали, идите работать! – рявкнул милиционер.

– Нет, выздоравливает, – заметил водитель и добавил для ясности, – не повезу я вас, мужики. Места нет. Идите! Козлов вместе с капустой не возят.

*  *  *

По пути в райцентр Вкладышев поинтересовался у водителя, каким образом попал на берег Иван Михайлович? Анатолий повторил рассказ старика Казанцева о том, как тот нашёл раненого участкового: об Ушаталке, о полушубке, об остановленном дедом колхозном грузовике…

Водитель и не заметил, в какой момент участковый заснул.

Начальника милиции на месте ещё не было, но его уже ждал, болтая с дежурным, участковый из Акутихи, по имени Николай.

Дежурил Мишка Комаров. Евгений Андреевич сразу же командировал его отыскать три деревянных водочных ящика под вещественные доказательства, разгрузить которые не составило большого труда и не заняло много времени.

Вкладышев принялся писать, сочиняя докладную записку на имя начальника милиции; Комаров составлял акт приёма-передачи вещдоков.

– Евгений Андреевич, рука дрогнула, вместо «63» написал «62», – заявил дежурный. – Придётся одну уничтожить.

Вкладышев рта не успел открыть для возражения, а на стойке дежурного уже стояла распечатанная бутылка и три гранёных стакана.

Акутинец вытаскивал из своей котомки маленький деревянный бочонок с солёными боровыми груздями.

– Случайно вот с собой захватил, – пояснил он. – Баба что ли сунула.

Евгений Андреевич промолчал, ему ли не знать, что его коллега Николай без подарков в райцентре не появляется. Из Акутихи было что везть: грибы и клюкву, бруснику и чернику.

Миша разлил водку и стоял готовый произнести тост.

– За розовые лица, – чокнул он один из стаканов, – за револьвер жёлт, – чокнул второй… – За то, что моя милиция… меня бережёт!

– В смысле, не выгоняют пока, – поубавил общего пафоса Вкладышев, что очень даже не понравилось акутихинцу.

– Зачем ты придираешься к человеку?.. Как милиционер?! – вступился Николай за Комарова. – Миша, перепиши слова. Я выучу дома.

– Евгений Андреевич, по старшинству! – поднял свой стакан Комаров. – Начнём с Вас!

– Парни, мне и так тошно! Пейте без меня, –взмолился Вкладышев.

– Не проста… жизнь районного мента! – с философским выражением лица прочёл Миша.

– Это тоже запиши, – попросил Николай, – мне речь надо готовить к ноябрьским…

– Даже очень не проста…, – покачал головой дежурный. Он взял, наконец, стакан, отпил пару глотков и разочарованно сообщил: – Вода!

Участковый из Акутихи попробовал из своей чарки и подтвердил:

– В Оби на нашей стороне и то крепче.

Кровью налилось ещё недавно бледное, усталое, с синевой и опухлостью, лицо Краснопольского участкового: «Спасибо, Иван Михайлович! Когда же он успел?! У себя ли во дворе поменял водку на колодезную воду, в то время как милиционер загибался на берегу. Умелец! Да он и у реки мог поменять… Руки-то – золотые».

Евгений Андреевич решил, что отличить колодезную воду от речной он ещё в состоянии и, отхлебнув от своего стакана, потерял дыхание, задохнувшись.

Его коллеги-собутыльники заржали, довольные своей проделкой.

- Шутники, - обиженно произнёс отдышавшийся участковый. – Быстро вы сдружались! Ладно, допивайте. Мне надо назад, на участок. У меня мотоцикл там. Машина вон Краснопольская ждёт. В докладной всё изложено.

В действительности же старшина спешил потому, что не хотел видеть начальника. Не готов он в данный момент, физически не в состоянии… Организм требовал отдыха и восстановления. А ведь предстояло объяснить, как он обнаружил, а потом упустил преступника? Надо самому ещё до конца разобраться!

Евгений Андреевич направился к Краснопольскому газику, но на полпути одумался: «Надо же так опростоволоситься… На кого он оставляет вещдоки?! На этих дружных ребят?! Они  ж цифру «62» сейчас же исправят на номер телефона городской милиции».

– Миша, давай вещдоки перенесём в отдельную комнату. Я её опечатаю, – предложил вернувшийся Вкладышев Комарову.

– Нет у нас такого помещения, Евгений Андреевич, – пожал плечами дежурный.

– А давайте злыдню в КПЗ, – предложил акутихинец. – Сколько она горя людям принесла. Пусть посидит…

– За слёзы вдов и матерей! – зачитал приговор Мишка Комаров. И загремела водка в каталажку.

Так, впервые в истории человечества, понесла заслуженное наказание виновница многих бед, страданий и головных болей. Инициаторами акта возмездия были простые сибирские парни!

*  *  *

Ивана Ивановича Налимова заинтересовал стоящий у здания милиции грузовик. В кабине сладко  спал водитель-великан из Красного Поля.

Уже во дворе начальник милиции столкн