Часть 2

ПИСЬМА

Глава I

Галатеюшка и К

Пете от Стаса. Январь. 

1956 год. Пете 14 лет.

Здравствуй, друг Петя! Наступил Новый год (с чем я вас и поздравляю), а похвастаться больше  нечем.

         Привезли домой закоченелую сосёнку из Акутихи, оттаяла она и засверкала множеством капелек. Это зеленоокая Стрелка следит за мною из каждой веточки, искря озорными глазками. Постояла ёлочка-сосёночка в тепле, обсохла, и грустно мне стало. Где искать нам очи изумрудные?! Подскажите, люди добрые!

         Петя, опиши, какова ваша с дедушкой жизнь? Моя – тяжёлая! Посудите сами. Новый год справляли у дяди Вани Налимова. Собрались все самые-самые… А один гость был особенный, приглашённый из крайкома. Как я понял, этот сухопарый, но очень важный человек, был главным агитатором всего края, можно сказать, нашим Геббельсом.

         В самом начале торжества этот дорогой гость произнёс длинную нудную речь и, по поручению всего (чего-то там…), вручил хозяину, дяде Ване, именной портсигар.

         Начались поздравления. Нет, не с Новым годом – все присутствующие, взрослые и дети, поздравляли Ивана Ивановича с наградой. Мальчики и девочки взбирались на стул, читали вызубренные стишки и получали подарки.

         Я тоже произнёс здравицу в честь любимого дядюшки, прочтя лучшее из моих стихотворений под названием: «Новогодние воспоминания о моём тяжёлом детстве».

         На стул мне влезать не хотелось, не маленький уж, устроился рядом с ним и начал:

                   Как-то раз, под Новый год,

                                         меня нарядили:

                        Подвязали бант на рот 

                                      (и в углу забыли).

                   Так раскрасили  –  хоть плачь;    

                   Прям не ж…а, а кумач.

Кое-кто захихикал, но на весёлых гостей строго посмотрели другие, и восстановилась жуткая тишина. «Не повезло мне с компанией, – подумал я, – с юмором у них сегодня туговато».

         Все собравшиеся смотрели на товарища Геббельса, выжидая его реакции: улыбнётся – разразятся смехом, хлопнет в ладони – зазвучит овация.

         Главный уполномоченный по пропаганде и агитации не обманул ожиданий присутствующих. Он произнёс речь №2, ещё более занудную и нелепую, чем прежняя. Оратор перечислил все революции и войны, в которых проливалась кровь за советский красный флаг, подытожив, что он (флаг) не заслужил подобного сравнения.

         Кто был во хмелю – протрезвели. На столе задребезжала тарелочка, это подрагивали у кого-то колени, сотрясая столешницу.

         Из-за стола поднялась моя мамочка.

– Я не являюсь специалистом в области идеологии, – сказала она, – но с точки зрения русской словесности всё обстоит иначе. В любом толковом словаре «кумач» трактуется как красная хлопчато­бумажная ткань, а не флаг.

Вслед за мамой встала со своего места моя любимая (расцеловал бы её) тётя Маша, дяди Ванина жена. Она всегда такая добрая, но сегодня!.. Даже мне стало непосебе от выражения негодования на её красивом лице. В отличие от мамы, тётя - представи­тель­ница точных наук, поэтому мыслила логически. Не без удовольствия вспоминаю, как несколько слов женщины повергли в панику всю честную компанию.

– Допускаю, – заявила она, – что мальчик в своих первых робких поэтических пробах сравнил, извините, попку по цвету с флагом. Но как мог взрослый мужчина допустить возможность обратного сравнения! Флага, извините, с…

Тётя замолчала и села на место, так и не назвав все  вещи своими именами.

На этом праздник, в общем-то, и закончился. Гости стали расходиться, не встретив Нового года, а пропагандист, униженный и оскорбленный, убежал первым.

Когда остались только свои, Иван Иванович мрачно пошутил:

– Поэтический конкурс закончился, следующий – кто быстрее позвонит.

– В этом состязании мы с тобой будем победителями, – серьёзно ответил дяде мой папа.

– Да разве ж за ними угонишься?! – засомневался хозяин дома.

– А мы не будем спешить и сделаем это завтра… но первыми! – сказал папа. Затем он соединился со связистами по телефону и приказал срочно отключить линию (впредь до его особого распоряжения).

После чего дядя с папой основательно выпили и приступили к моему воспитанию. Не поверите, но прочитанный в тот вечер стих оказался пророческим. Однако, обидно мне стало за другое: почему все эти зубрилки ушли с подарками, а мне, за мой незаурядный талант и пророчество … как всегда … И, под шумок, я выбрал себе подарок САМ.

Вот сейчас смотрю в честные глаза Феликса Эдмундовича Дзержинского, который изображён на крышке именного дядиного портсигара, и не знаю,  что мне с этим подарком делать?! Ведь я не закурю даже из такой изящной вещицы, потому что никотин убивает мозги даже у лошади, превращая её в осла.

Кроме того, ниже тиснённой на крышке портсигара надписи: «За безупречную службу». – я, вгорячах, глубоко процарапал свою: «Дядя Ваня нудак». И этим я, четырнадцатилетний остолопище, окончательно сжёг все мосты к отступлению. Не так уж и много у моего дяди племянников, особенно таких грамотных. Вычислит он автора писанины, как пить дать!.. Он же профессионал.

Придётся вручить именной портсигар нашему другу Кимке. Сколько можно человеку папироски в сено прятать?! Под надзором Железного Феликса они будут сохраннее. Надо будет только тиснёную надпись чуть-чуть скорректировать. Исправим лишь две буковки, и получится «ЗА БЕЗУПРЕЧНУЮ ДРУЖБУ».

Что касается нас с тобой, Петя, мы также заслуживаем награду за нашу дружбу. И мы получим её! Есть одна мыслишка!

С восторгом вспоминаю, как под предводительством полководца Большое Колесо, мы, мальчишки, искали какую-то котомку… Ах, да! Это был саквояж с подарками за нашу безупречную дружбу!

Петя, если дедушка не против, перерисуй через стекло (на просвет) карту-план петербуржца и пришли. Нужно кое-что проверить. Чую, блестит презренный металл!

Жду ответа, как соловей лета.

         Твой друг по имени Стас Пишущий Стоя (Завидую тем, кто может сидеть).

Пете от Стаса. Февраль 1956 года.

Здравствуйте, дорогие мои друзья!

         Петя, спасибо за присланную копию карты петербуржца. Я её увеличил в пять раз и повесил над кроватью в рамке. А надо бы увеличить ещё больше, но не знаю, как это сделать. Вы спросите, зачем? Чтобы полностью накрыть ею милицейский двор и определить искомые точки на нём. Имеются в виду места, до которых, в своё время, не достали руки твоего Крёстного, когда он искал там клад, а вырыл яму на волков-позорных. В общем, живу согласно лозунгу: «То, что деды не доделали, мы доделаем! То, что отцы не доделали, просто – мы САМИ и есть…»

         Пошёл я со своими затруднениями к любимой тёте Маше (она в школе математику преподаёт). Как в реальности определить точку на местности, если карта такая маленькая, а  площадь - обширная?

         Научила меня тётя математические пропорции решать. Я их щёлкаю, как орешки. Тётя Маша не нарадуется и обзывает «мой Лобачевский». Как я её  обо-жа-а-а-ю!

         Тем же днём вычислил, куда будет указывать крестик на карте. Правильно твой дедушка предполагал – на здание милиции. Как раз на то место, где у них  камера с решётками. Там, кроме алкашей, нет ничего и никого. Но! Тут я вспомнил, Петя, твой рассказ о дедушке Б.К., как он в деревне вашей упрятал громадный камень, закопав его. Есть же ещё два направления: верх и низ. Подвал я оставил без внимания, у нас не Москва-Лубянская. Остаётся – чердак! Над «обезьянником».

         Петя, передай привет нашему другу Кимке, и пусть он бросает курить, потому что именного портсигара ему не видать, как собственных ушей. Задавили портсигар (милицейской автомашиной)!

         Дело было так. Заметил я, что один милиционер, прослуживший всего-то без году неделю, без спроса и без прав катается на дядином служебном «козлике», когда Иван Иванович уходит домой на обед. Зовут наглеца Мишка Комаров. До чего хитрющий, бестия: за пределы двора не выезжает, а так: вперёд – назад, вперёд-назад.

         Молодой милиционер чуть не плакал, когда увидел в моих руках так варварски им раздавленный именной портсигар своего непосредственного начальника. (Конечно же, я специально подложил портсигар под колесо…)

         – Дядя Ваня обронил, а ты не заметил и наехал, –  схитрил я.

         – Продай мне его! – попросил Мишка, указывая на изуродованную вещицу.

         – Нельзя! Это же наградной! – отказал я, состроив дебильную мину честного пионера.

         Торговались две недели… Мишка предлагал за портсигар свою вечную дружбу и выполнение одного желания (как он выразился: общественно-полезного).

         Я возражал, что его вечной дружбы для меня будет слишком много, а одного желания – слишком мало. Даже дураки в сказках три желания требуют (народные традиции)! Сошлись на двух… Петя, ты ведь знаешь, я добрый! Доброта моя меня погубит!

         Комаров усмехнулся, услышав моё первое общественно-полезное желание. Должно быть, он снисходительно подумал: «Па-ца-а-ан!», – когда я выразил просьбу влезть на милицейский чердак во время Мишкиного дежурства по райотделу.

         До свидания. Пусть Большой Дедушка готовит большую кубышку.

.

Пете от Стаса, март 1956 года.

Дорогой Петя!

Чердак – дохлый номер. Я всё там на брюхе изъелозил и проволочкой исковырял. Открытие было сделано только одно: голубь – очень прожорливая птица, судя по некоторым косвенным признакам.

         Поразмыслив, я пришёл к выводу, что так оно и должно быть… (в отношении саквояжа, голуби ни при чём…) Если б отыскал я этот саквояж на чердаке, то уважать бы перестал Арина Родионовича с берегов Невы. «Ах, няня, няня!» До чего же он хитроумен! Саквояж-то ведь упрятан там, где и указано на плане.

         Даже твой мудрый Крёстный разгадал этот ребус лишь наполовину, когда утверждал, что огород – это вовсе не огород, а карта.

         Излагаю голимую правду! Объясняю один раз!

         Представь, что на одном месте плана петербуржца изображены одновременно и огород, и карта.

         Огород мы не трогаем, а карту мысленно отрываем и – ТОРОБОАН.

         Иначе говоря, клад следует искать на противоположном конце огорода Колышкиных, твоих дедов. В другой стороне, чем вы искали…

         А ключом к разгадке было слово «хрен». Интеллигентный старый петербуржский нянь намекал, что, мол, хрен вы у меня чего отыщете! Если, дескать, умные, то действуйте валетом, то есть, – наоборот.

         Да здравствуют математические пропорции! Я рассчитал расстояния от одного и другого заборов до того места, где собака зарыта. Извиняюсь за оскорбительный для саквояжа фразеологизм.

         Ждём с Мишкой Комаровым весны, словно мы – ласточки. Уж он-то у меня пороет землицу! Давно пора привлекать таких трутней к общественно-полезному труду. Таково моё желание номер два. Вы же понимаете, что одному мне за ночь приличной ямы не вырыть. Не хотелось бы, конечно, иметь лишние глаза и уши, но если что-то отыщем на огороде Колышкиных – так я ему и показал! Всё-таки я – Робинзон, а он – Пятница.

          Петя, передавай пламенный привет дедушке. Пусть он готовится к пополнению мошны. А может, завладеем арсеналом из саквояжа. А то как же в деревне без арсенала?!

P.S: Нет ли в ваших окрестностях девушки с изумрудно-малахитовым цветом глаз?

         Если есть, то назовите её Стрелкой и срочно сообщите мне!

Пете от Стаса, апрель 1956 года.

Дорогой друг Петя!

Катастрофа! Я пишу очень быстро, чтобы бумага не успела вспыхнуть и сгореть от моего негодования! До чего же никчёмны бывают порой поступки людские! Этот Мишка Комаров, этот странный Пятница, оказался таким низким пройдохой! Как таких прохиндеев в милицию берут?! Впрочем, выбор у этого типа был не велик: либо – в милицию, либо – в тюрьму, и он предпочёл, что поближе к дому.

         Всё пошло насмарку после того, как Комаров пронюхал, что дядина награда исчезла из дома Ивана Ивановича. А значит обронить портсигар на милицейском дворе, накануне Мишкиных катаний по нему, начальник милиции никак не мог.

         – Я честный человек, – говорит мне Комаров, – и твоё последнее желание всё равно выполню, как и договорились.

         – Я тоже человек честный, – поддержал я этот диалог двух джентльменов, – и отдам тебе портсигар сразу после выполнения тобою моего последнего желания. Как договорились! Пользуйся, он почти новый.

         – Буду откровенен, – заявил тогда Мишка, – я сразу же возвращу наградной портсигар его владельцу! Возвращу с пояснениями, от кого я эту мятую побрякушку получил. Честность, мой дорогой Стас, наша фамильная черта!

         Я словно одеревенел, стоял, истукан-истуканом! Как язык проглотил! Милиционерик же продолжал рисоваться, поднимая меня на смех.

         – Нельзя же быть честным наполовину! – изощрялся в красноречии Мишка. – Конечно, твой дядюшка сразу догадается, кто спёр его награду!

         «Вот это будет дяде весьма интересно! – подумал я. – Ведь он считает (на основе моих свидетельских показаний), что портсигар увёз назад, в Край, опозоренный гхерр Геббельс».

         Мой коварный Пятница, устроивший бунт на корабле, продолжал укорять своего Робинзона:

         – Как у тебя рука поднялась такую красоту под колёса запихать?!

         Я безмолвствовал, словно народ в «Борисе Годунове», ведь молчание во сто крат лучше неудачных оправдательных попыток. А что можно было возразить?!

         Мишка сжалился надо мной и сам предложил выход из сложившейся ситуации.

         – Твоё единственное спасение, – подсказал он, – попросить меня ничего не докладывать твоему дяде о портсигаре. Потрать на это своё последнее желание.

         – Выходит, что я теряю желание просто так? – уточнил я.

         – Выходит, – нагло усмехнулся Комаров. Взглянув же на моё растерянное лицо, Мишка рассмеялся, зафыркав, будто лошадь на конюшне.

         Вот так, Петя, пострадал я за свою доброту. Надо было стоять насмерть и не нарушать народных традиций, настаивая на трёх желаниях!

А давай-ка, друг мой Петро, заглянем на шаг вперёд. Ведь изувеченную наградную железяку, согласно договорённости, я всё равно должен передать Комарову. Все козыри окажутся у него на руках. После этого, кто будет Робинзон, а кто – Пятница? Не придётся ли мне выполнять его тупые ментовские пожелания?! Например, строевым шагом по райцентру маршировать?!

         Не жалей меня, Петя, расскажи всю правду (не сглаживая моего позора) Большому Папе (по-немецки – это дедушка). Вытащите меня из западни, в которую поймал своего доброго Робинзона вероломный Пятница.                   

                                     К сему: Абу-Хоттаб-Ибн-Стас,                                                                  раб портсигара.

*     *     *

Письмо в райцентр. 

 Стасу от Пети и дедушки. Апрель 1956 года.

Здравствуй, уважаемый Станислав!

Передай, прошу тебя, привет твоей маме, Вере Ивановне.

         Касательно выраженной тобою просьбы. Засели мы с дедушкой в избушке-мастерской подобно уральскому мастеру Левше безвылазно. Вот что мы предлагаем.

Закопайте вы этот злосчастный портсигар! Пусть это и будет твоим последним желанием, которое Комаров тебе должен. Закопайте этот предмет взаимного шантажа!

Ах, да! Ты ж должен отдать портсигар Мишке, когда он выполнит твоё желание… Ну и что, отдай до этого. Только так, чтоб он не смог отказаться. Например, принародно.

Почему именно закопать, а не утопить, к примеру? Думаю, ты уже догадался…  Ведь место для ямы укажешь ты. То самое, где по твоим вычислениям должен быть клад.

Мы с дедушкой сомневаемся, что саквояж закопан петербуржцем на огороде… Мы уже там все перерыли, словно суслики поляну.

Но проверить надо.

Дедушкино добавление к письму.

Здравствуй, соколик Станиславушка!

Благодарствую за внимание, которым оделяешь ты меня, старого, во всех своих дивных весточках. Да хранит Господь тебя и родителев твоих предостойнейших!

         Попрошу, касатик ты мой, в аптеке купить для меня средство сердечное. Деньги вышлем с оказией. Притомилось моё ретивòе от тягот, забот и переживаний за всех вас: непоседливых, неугомонных, и старательных. Узнай также, не намечают ли выплату по облигациям?

             Продолжение Пети.

         Стас, вновь привозили в село картину «Чапаев». Я смотрю её всякий раз, будто впервые. Всё новые и новые подробности открываются в этом кино. Например:

         – Василий Иванович, ты за большевиков или за коммунистов?

         – Я за интернационал!

Разжигание дикарской войны

            Богато стало жить Большое племя: урожаи зерна – замечательные; оружия – предостаточно. Вот только мяса маловато, потому что за дикими быками охотились и другие племена. И когда, в очередной раз, шамана пригласили лечить раненых охотников из племени Крашеных, он поделил соседских дикарей на две группы и покрасил одних белой краской, а других – красной.

            – Белый цвет – это символ правды, шепнул шаман одним. – Бойтесь красных!

            – Красный цвет напоминает нашу кровь, пролитую за прав­ду, - сказал он другим. – Белые  ваши враги!

            И началась бойня между крашеными соплеменниками. Зато Большое племя не имело больше конкурентов в охотничьих делах и вволю обжиралось мясом.

            Однажды в диком лесу шамана окружили сразу две вооружённые группы: с одной стороны красные; с другой – белые. И те, и другие требовали ответа на вопрос, какой цвет предпочитает сам шаман. «Ответишь белый – убьют красные, – подумал дикий мудрец, – и наоборот…

            – Я за интернационал, – ответил лекарь и, пока размалёванные осмысливали его слова, удалился.

Разжигание дикарской войны.

(Уточнение Стаса, присланное позднее, с пометкой на конверте: ВМЕСТО МАРКИ – ПОЦЕЛУЙ ЖАРКИЙ)

… и, пока размалёванные осмысливали его слова, шаман удалился, не поленившись облегчить ноши оцепеневших воинов. Шаман предпочитал брать, что полегче и подороже, в основном украшения. При этом ему было безразлично каким цветом раскрашены рожи ротозеев.

Разжигание дикарской войны.

(Продолжение Пети, не отправленное Стасу)

            Когда шаман вернулся к себе, то застал собственное племя, поделённое надвое – на красных и белых.

            – Иди к нам! – звали его одни. – Наш цвет – цвет крови, пролитой за правду.

            – Нет, к нам! – призывали другие. Мы – белые, а это цвет правды.

            И соплеменники шамана стали истреблять друг друга за торжество идеи.

– У этой сказки получился грустный конец, – пожаловался Петя Крёстному.

– А ты не посылай его Станиславушке, не омрачай его рассудок неокрепший, – посоветовал старик, – Предай огню и забудь!

Петя решил, что так и сделает – уж очень неприятный осадок на душе оставляла концовка.

– Крёстный, а ты о чём мечтал в детстве? – прервал Петя затянувшуюся паузу. – О революции?

– Я, Камушек, всё детство рядом со своим дедушкой провёл. Он у барина конюхом служил. О чём дед мечтал, о том и я.

– О чём, интересно?

– Мечтали мы, что сможем вывести новую породу коней, по масти – буланую (светло-жёлтого цвета), а по стати – доселе невиданную.

– И что?

– Началась революция, за ней одна война, потом другая…

– А сейчас, дедушка! Давай найдём саквояж и купим коней для развода.

– Ты ж ведь знаешь, Петя, что единолично власти даже одного коня держать не разрешат. Для развода же самое малое нужна пара: жеребчик и кобылка. За это в кулаки запишут.

Крёстный окончательно расстроился, поэтому вышел из избушки. Подождав его какое-то время, Петя стал обдумывать концовку письма Стасу.

Стасу от Пети (продолжение) 

К сожалению, Стас, не могу я сам приехать и помочь тебе с поисками. Надеюсь, что твоей энергии хватит даже на то, чтобы заменить целую геологическую партию.

         Ещё одна просьба к тебе, Стас. Справься у твоего руководящего папы, нельзя ли дедушке развести небольшой табун (на средства от его доли из саквояжа)? У Крёстного с детства мечта: вывести лошадку буланой (жёлтой) масти с чёрною гривою, чёрным же хвостом и точёною фигуркою невиданной красы.

                                      С нетерпением ждём ответа.

*    *      *

 Пете от Стаса, май 1956 года.

Здравствуйте, резидент деревенской разведки дедушка и Ваш личный секретарь Петя!

         Советский разведчик Стас, агентурная кличка Шилопопкинс, докладывает об успешном выполнении вашей секретной инструкции. Вручение наградного портсигара вновь завербованному шпиону М.Комарову (агентурная кличка Крот-Копатель) состоялось! Быстро! Решительно! Принародно!

         Проходил первомайский концерт районной художественной самодеятельности. Зал – битком. Народу – видимо-невидимо. Я с трудом протиснулся вдоль стеночки к сцене, где в это время Мишка Комаров со следовательшей Цаплиной исполняли какой-то белогвардейский романс. Вы недоумеваете, кто ж им позволил? Как мне позже Комаров объяснил, выступление было стилизованным, актёры вырядились в буржуев. Мишка – в чёрном, длинном пиджаке и цилиндре из картона, крашенного чёрной тушью; Вика – в пышном, сплошь в оборочках, платье, с  восхитительно широкой бутафорией у бёдер.

         Несмотря на буржуинские кривляния артистов, дуэт был превосходен! Я понял это, когда закрыл глаза. У Мишки высокий тенор серебристой окраски; женщина же исполняла своим бархатным голосом низкую партию, создавая основу для переливчатых звуков партнёра. Молодые голоса сливались, образуя чудную гармонию, переплетались и каким-то невероятным образом вызывали появление мурашек у меня на спине.

         Позднее я специально отыскал в маминой библиотеке исполняемый романс на стихи Алексея Апухтина.

                   Ночи безумные, ночи бессонные,

                   Речи несвязные, взоры усталые… 

                   Ночи, последним огнём озарённые,

                        Осени мёртвой цветы запоздалые!

         Я посмотрел в зал и наткнулся взглядом на дядю Женю Вкладышева, вашего участкового. Рядом с ним сидела его молодая жена Наташа, твоя, Петя, землячка. Глаза Евгения Андреевича неестественно блестели. Заметив моё внимание, мужчина виновато улыбнулся и принялся тереть очи своими кулаками-кувалдами. Наташа склонила русоволосую голову ему на плечо.

         Я тоже чуть не прослезился: «Где же мой запоздалый цветочек, Стрелочка зеленоокая?!»

         В зале – ни шороха. Вика с Мишей пели со сцены:

                        Вкрадчивым шёпотом вы заглушаете 

                   Звуки дневные, несносные, шумные…

                   В тихую ночь вы мой сон отгоняете,

                        Ночи 

                                      бессонные,

                                                       ночи   

                                                               безумные!

Прозвучал последний аккорд, зрители стали безудержно аплодировать и кричать:

         – Браво! Браво!

         Парни устремились к подмосткам с букетами подснежников для Вики. А я  и не заметил, как тоже оказался на сцене и тоже кричал:

         – Браво!  Браво!

         Заранее запастись букетиком, мне, естественно, в голову не пришло, поэтому в руках моих появился красотуля-портсигар, предновогодняя гордость дяди Вани. Кстати, Иван  Иванович в тот день также присутствовал на концерте.

         И как меня не угораздило сунуть сувенир следовательше?! Вовремя опамятовался и развернул стопы к обделённому вниманием Мишке.

         – Браво! Я честный человек!.. Браво! Я честный человек! – приговаривая это, ваш скромнейший слуга вручил Комарову награду!

         Миха покрасн… Продолжение »