Примечание.

В книге две хронологические параллели, разделённые пятью годами. Повествование событий произошедших раньше отмечается коричневым цветом текста и желтым фоном (ассоциация со старинной фотографией). 

1950г.

         Это было лет пять назад, когда он, Петя, в первый класс ходил. Таскать же его за собой дедушка начал ещё раньше, можно сказать, с тех пор, как ребёнок на ножки встал.

         На этот раз у них было важное дело в конторе: выписать горбыль получше, чтоб штакетник из него выгадать.

         Лес краснопольцы заготавливали в бору, на противоположном берегу Оби, и переправляли его, волоча тракторами по льду реки.

         В числе задравших голову в поисках журавлей (в феврале месяце) был и председатель колхоза, Яков Михайлович Таландин. Когда дедушка выразил главе колхоза свою просьбу, тот только плечами пожал:

− Иван Михайлович, ты ведь знаешь, что лес мы возим, когда река уже станет…, а тут ещё журавли не улетели. Курлычуть!

         Все находящиеся в конторе вновь засмеялись.

         Пока дедушка что-то говорил, пока окружающие вновь гоготали, женщина-счетовод выписала накладную на получение лесоматериала. Председатель колхоза не глядя подписал.

- Возьми, Иван Михайлович, - подала женщина деду бумажку, − а то ты же работать никому не дашь!

         Теперь нужно было договориться о распиловке древесины в столярной мастерской на Базе, туда и поволок Крёстный мальчишку-восьмилетка, держа его за руку.

         Переступив порог столярки, малый и старый в изумлении остановились. По деревянному полу мастерской расположились на четвереньках, как говорят на четырёх костях, все трое столяров-плотников. Повернувшись головами, друг к другу, они что-то разглядывали в полу, производя непонятные движения руками. Вошедшие могли рассмотреть только три тощих плотницких тыла, укутанных в стёганые брюки.

− Картиночка − достойная пера! − насмотревшись, промолвил дедушка. − Не то «Три богатыря», не то  их лошадки!

− Деда, что это они?

− В этом месте у них труба, как дырка в полу. Это гнездо для их столика, похожего на грибок, − объяснял старик. – Надо им чай попить или ещё что… попить – воткнут столик в дырку. А как работать начинают – убирают свой «грибок». Доски-то пилят длинные, столик мешать будет.

− Они опилки из дырки выковыривают, − догадался Петя.

− Вот-вот. Гнездо забилось, они палочками и проволочками рыбачат.

− А «рыбка» назад срывается, − улыбнулся мальчик.

− Пойдём, Петя, не до нас им!

         − Дедушка, скажи им, чтоб дурью не маялись! Пусть воды в дырку нальют – опилки САМИ всплывут.

− Это другой коленкор! Но не послушают они, сынок, − сожалея произнёс старик. − До пяти проковыряются и – домой.

         Старик с мальчиком вышли из мастерской, повернув к дому, но разочарованным дедушка не выглядел.

− Дождался я! – торжественно произнёс он.

− Кого?

− Тебя!..  Я этот день до гробовой доски помнить буду. И ты запомни!

− Как они там по полу ползают?

− О них ли речь?! Я о тебе говорю. Как ты до этого додумался? САМИ! Мне жизнь понадобилась, а ты восьми годочков от роду сообразил.

− Да что я такое сказал? – Камушек не мог понять, ругать его будет Большое Колесо или, может, похвалит за что.

− Любое дело надо начинать с этого слова: САМИ. Люди сами тебе дадут, что надо. Техника сама поедет и сама отремонтируется.

− Как в сказке?

− Почти, но в жизни нужно что-то прибавить. Ты, например, в своих размышлениях только ВОДЫ добавил, и опилки сами всплывут. Собирай их сверху поварёшкой, как пельмени из чугунка, а вода потом сама в землю уйдёт. И, чем меньше того, что ДОБАВИШЬ, тем лучше выдумка твоя. Понял ли?

− Про опилки понял.

Дедушка, подумав, нашёл ещё один пример:

− Допустим, идёт покос. Траву косят. А ты начни со слова САМА: САМА трава отваливается от корня. Что для этого надо ДОБАВИТЬ? Можно литовку, можно косилку – но это всё известно. А может ты, как Валерий Чкалов, с самолёта порошок какой рассыплешь над покосом – он траву и отъест у корня. А может ты, как Мичурин, сорт травы выведешь, которая вырастет и враз САМА отстрелится от основания.

− Или вот ещё, − продолжал Крёстный, − посмотри на ломоть хлеба в разрезе – весь изрытый, рябой от маленьких пузырьков. А пузырёчки эти появляются от опары, которую в тесто добавляют. Тесто от дрожжевой опары подымается, потому что в нём пузырьки газа набухают. Я, как на тесто гляну, так всяк раз думаю: «Почему для землицы опару не придумают? Тогда б огороды мы не пахали. Полил бы их опарою, и земля САМА б взрыхлилась».

− У каждого стоящего человека,− наставлял далее Иван Михайлович крестника, − должны быть свои ПРАВИЛА. Без правил человек будет болтаться… Дедушка приумолк, оценивая, стоит ли посвящать мальца во все глубины могучего языка, решил, что ещё успеет.

–  Будет болтаться,− продолжил он, − как мусор в проруби. Понял ли? У каждого должны быть свои правила. Чужие не помогут. Вот у тебя одно уже есть. Так и запиши: ПРАВИЛО «САМИ». Я распишусь.

− Да я запомню, − похвастался мальчишка, его хвалили в школе за цепкую память.

− О! Секрет один есть, Камушек. Никому не говорил, тебе скажу! Правило действует только тогда, когда его красиво на бумаге запишешь. Вот так! Иначе ты – щепка в проруби. И болтайся хоть всю жизнь. Понял ли?

1950 год. 

         Той дальней зимой, когда первоклассник Петя вернулся с дедушкой из столярной мастерской, он достал красивую тетрадку, присланную мамой из-за границы ещё летом, перед школой, и погладил блестящую обложку с нарисованной вечнозелёной пальмой. У мальчика до этого дня рука не поднималась использовать заморскую вещицу для палочек, крючочков или буковок, что писали в школе. И вот пришёл её черёд. Петя перестраховался, попросив тётю Галю написать на отдельной бумажке продиктованные им слова, которые затем старательно занёс в тетрадь с раскидистым южным деревом. После чего цветными карандашами старательно обвёл запись рамочкой.

*  *  *

         Второе правило в тетрадочке со знойным деревом появилось в том же году, когда ушедший с весенней водой снег освободил место у забора

         Петя с дедушкой приколачивали к жердям те самые штакетины, с которых всё и началось.

         Тётя Галя, проходя мимо, всякий раз с опаской поглядывала, не попал бы ребёнок молотком по пальчику. Не решаясь высказать отцу своих мятежных суждений, она  только вздыхала.

         Петя тогда портил, наверное, пятый гвоздь. Напротив жерди, в штакетине, попал сучок, гвозди упорно не желали в него пролазить: гнулись, кривились, кособочились, вихлялись – в общем, издевались.

− Камушек, не майся, − посоветовал дедушка, заметивший это дело, − остановись и подумай.

− А если ПОПРОБОВАТЬ НАОБОРОТ, − почти сразу догадался крестник. Развернув штакетину вверх ногами, он сразу же её приколотил. Сучок теперь не совпадал с жердочкой, был в сторонке.

− Вот ловко! – похвалил Крёстный. – Я тебе сознаюсь, что всю жизнь делал наоборот, не так как другие. Потом оказывалось, что это у них шиворот-навыворот, а у меня верно.

− Может, это тоже правило – предположил мальчик. Его давно удручала малая занятость тетрадки с пальмою, похожей на большой лопух.

− Правило! Правило! И не сомневайся. Правило! Так и пиши: ПОПРОБУЙ НАОБОРОТ. А вот что! Ты отгадай-ка загадку, Пётр Николаевич. «Колёса едут по дороге. А один человек сказал: «Сделаю-ка я наоборот». Что он придумал?

− Дорога едет по колёсам, − перефразировал мальчик условие загадки, − нудня, дедушка, получается.

− Для кого нудня, а для кого и гусеница.

− Червяк что ли?

− Сам ты червяк! Тракторная гусеница! Или та, что у танка. Она по каткам едет, выходит, что трактор и танк сами себе дорогу прокладывают.

− И по ней катятся! Дорогу с собой возят, − рассмеялся мальчик.

− Ух! Ух! Ух, − поддержал крестника дедушка, словно набатный колокол на пожарке.

         Галина Ивановна, вышедшая навстречу почтальонке, с подозрением смотрела на них: «Чему опять старый малого учит?!»

− Деда, ещё что-нибудь расскажи, как ты наоборот делал,−  клянчил мальчик.

− Ладно, слушай. До войны это было. Летняя дойка тогда у Вшивого озера стояла, за увалом. Подходов добрых к воде там нет. Коровы вечно в грязи. Пока вылезут на берег, хуже свиней. Доярки ругаются, ещё б, моют бурёнок дольше, чем доят.

         Председателем тогда Як Михалыч был. Голова человек! Говорит мне: «Ты, Михалыч, и я – Михалыч. Выручай, тёзка. Насос нужен. Воду на дойке из колодца будем брать».

         Приколотив пару штакетин, дедушка продол­жил:

−  Подрядился я за два мешка овса. Коней же беру кой-когда, их кормить надо.

         Они сели на скамейку, и рассказ возобновился:

−  Посмотрели скудное барахлишко колхозное на складе – не из чего насос смастерить. Там было всего-то два маленьких бензиновых мотора. И те… один – битый-перебитый; другой – новый, но половины частей нет. «Разукомплектованный», − механик говорит. Я тогда думаю: «Всякий двигатель что-то крутит… А если НАОБОРОТ – его крутить?! Он, тогда как насос работать будет. Поршень есть, цилиндр есть – что ещё надо?!» Быстренько сделали клапаны из шариков, прямо в шлангах. Посадили движки на одну ось и пошло-поехало!.. Мужики ржут: «Битый небитого везёт!» Тот мотор, который битый-перебитый, крутил новый, который насосом стал.

− Воду-то хоть качал? – поинтересовался Петя для поддержки разговора. Дедушка ответил, применив сложный технический термин, первую часть которого он позаимствовал у главного инженера района, вторую -  использовал свою, родную:

− Исключительно наяривал! Доярки до-воль-ны! Сиськи сухие, чистые!..

− У доярок? – интуитивно поймал мальчик Крёстного на двусмысленности сказанного, воспользовавшисья слишком вольным отзывом наставника о коровьем вымени.

− У коров! Болтаешь здесь! Весь в отца, − и Большое Колесо перешёл на собачий-мальчуковый, вымещая неудовольствие на гвоздях, забиваемых одним-двумя ударами молотка.

         Петя нырнул в дырку забора, ещё не залатанную штакетинами, сняв на крыльце сапоги, прошмыгнул в дверь дома. С февраля месяца ждала его блестящая тетрадь с лопухастой пальмой на обложке. Теперь он мог произвести красивую запись без посторонней помощи, что, без промедления, и выполнил:

− Петенька, зови деда, − окликнула мальчика бабушка Мария Павловна, −  уха поспела!

         Как только прошла шуга, они с дедом закинули в реку вершу, на длинной бечеве, второй конец которой был закреплён за колышек, вбитый во влажный береговой песок. Эту большую снасть, напоминающую Пете чернильницу-великаншу, сплёл для них из ивовых прутиков дедушкин друг, конюх Федот Ильич. И вот семья Казанцевых собиралась полакомиться рыбкой, заблудившейся в мутной весенней воде и влезшей в их «чернильницу».

         Когда дедушка был уже в доме, Галина Ивановна потрясла конвертом:

− Письмо из Благовещенки! (Там проживали Петины дедушка и бабушка по материнской линии).

− Что пишут? – поинтересовалась Мария Павловна, резавшая хлеб к столу.

−  Просят внука после школы на лето.

− А я уже свату Колышкину посулил, − сообщил Иван Михайлович, имея в виду родителей Петиного отца, проживавших в райцентре.

− Распорядился! – Галина Ивановна в изумлении хлопнула себя ладонью по внушительному бедру. – Они же родные бабушка и дедушка! А ты кто, чтоб решать?!

− Сколь разов говорить! − старик объяснял (неразумным) спокойно, но с нажимом, −  Крёстный отец главнее родного, а уж про дедов и речи нет!

− Колышкины из Посёлка каждую неделю могут приезжать, а Благовещенские деды годами кровиночку свою не видят, − не сдавалась тётя Галя.

− И не увидят! Как они сюда после отъезда Анастасии понаехали?! Судом грозили! Дитя забрать у крёстного отца?!.  Доверяй таким…

−  Может быть, они бы его быстрей в люди вывели, − исчерпывала аргументы Галина Ивановна.

− Ты не как избавиться от нас хошь? – повернул дедушка оглобли в другую сторону.

         Галина Ивановна запричитала:

− Да что ты! Уж я-то сердцем прикипела к нему, телёночку ласковому. Ретивое разорвётся, как подумаю о расставании!

         Слаба была тётя на слезу. И платочек уже промокал её глаза и нос.

− А вы знаете где Благовещенка? – добивал Крёстный домочадцев аргументами, в корне пресекая всякий бунт на корабле. – Это ж в Кулундинских степях! Там озёра солёные! Как дитя купаться будет?!

− Да ты чё?! – расширились глаза у главной оппонентки. Дедушка же продолжал рисовать мрачные картины пребывания мальчика в унылых степях Кулунды:

− Камушек вам не селёдка, чтоб в рассоле его вымачивать! Грязью обрастёт! Коростой покроется!

− Садитесь за стол, до каникул ещё время есть, видно будет, - прекратила спор бабушка, Мария Павловна, всё это время хлопотавшая у стола.

         Уха уже была разлита по тарелкам, белевшим на цветной клеёнке стола, и источала аппетитный аромат. Петя с дедушкой расселись, всяк на своё место. Зачерпнув, Иван Михайлович подул на содержимое ложки и отхлебнул.

− Нудня! – вырвалось у него.

− Да ты что, старый! – не выдержала обычно спокойная бабушка, − как язык-то повернулся при ребёнке такие слова говорить?!

− Так я у него и научился, − развёл руками хозяин.

− Из ума выживает! – завозмущались женщины. − На ребёнка всё спёр!

Но Крёстный уже не слушал их:

− Петя, пойдём вершу проверим. Там, на берегу, картошку в костре запечём. На берегу еда вкуснее.

         Мальчик послушно встал из-за стола.

− Хлеба возьми, − добавил старик, надевая телогрейку.

         После ухода рыбаков женщины могли без помех промыть старые косточки хозяина.

− Покушать ребёнку не дал! − сокрушалась Мария Павловна.

− Ой, мама, не говори! И чтобы всё было по его!.. И не иначе! Что удумал: Озёра солёные! За дур нас держит!.. Кто бы их посолил?!

− Галя, ты уху солила? – перебила вдруг свою взрослую дочь Мария Павловна.

− Солила… как надо.

− И я солила как надо, − созналась пожилая женщина.

         Галина Ивановна подошла с ложкой к камельку, зачерпнула ухи прямо из чугунка и, попробовав, объявила:

− Правда нудня. Соль голимая!